«Битлз» in the USSR, или Иное небо - [28]

– Господин Ричард Старки полностью согласен с вашим мнением и уверен, что консервативно настроенные силы, которые мы решительно осуждаем, – он вытянул палец и погрозил им точно так же, как Ринго, – не смогут сорвать зарождающиеся позитивные сдвиги в наших отношениях.

– Ну, добре, добре, – разулыбался Горбачев. – Рад, что наше взаимопонимание находится на таком высоком политическом, социальном и, не побоюсь, товарищи, этого слова, человеческом уровне.

Сказав это, он энергично воткнул вилку в очередной кусок рыбы. Ринго спрятал голову в плечи и отвел взгляд.

После обеда «битлы» сказали Розе сердечное спасибо и поставили ей автографы на инструкцию по технике безопасности при работе с электромясорубкой. Потом Вепрев предложил:

– Давайте побродим по окрестностям, время у нас еще есть.

– А фанаты не достанут? – усомнился Джордж.

– Не достанут. Сегодня из-за вас на Красную площадь пропускают ограниченно и выборочно, так как идет замена брусчатки к новогодним праздникам. Вперед!

Они прошли мимо охранника и вынырнули в сказку. Тротуар, полностью покрытый утрамбованным снегом, сверкал на солнце бриллиантовой россыпью и приятно скрипел под ногами. Вдоль дорожки тянулись идеально выровненные полуметровые сугробы. Тут и там над ними поднимались голубые елочки.

– Надо же, – удивленно заметила Линда, – вчера ночью все выглядело так… – Она подыскивала нужное слово.

– Угрюмо, – подсказал Пол. – А сегодня прямо настроение поднимается. Ты взгляни вон на те разноцветные купола, – указал он на храм Василия Блаженного. Не церковь, а какой-то торт пряничный. А погода какая чудесная! В Англии такое не часто случается: и мороз, и солнце.

– «Cold frost and sunshine: day of wonder!

But you, my friend, are still in slumber»*,

– с выражением продекламировал Бронислав. [* «Мороз и солнце, день чудесный. Еще ты дремлешь, друг прелестный…» (перевод на английский Михаила Кнеллера).]

– Шекспир, – пояснила Линде Йоко, съевшая собаку в искусстве.

Они вышли на площадь и увидели мальчика и девочку в шубках, с удовольствием облизывающих что-то белое в вафельных стаканчиках. При этом те весело щебетали, а изо рта у них шел пар.

– Что это они едят? – предчувствуя ответ, с завистью спросил Ринго.

– Мороженое, – рассеянно ответил Бронислав.

– В такой мороз?!

– Чтобы наслаждаться мороженым при минус двадцати, нужно родиться здесь, – заметил Джон.

– Я тоже хочу попробовать, – заявил Ринго.

– И я бы не отказался, – поддержал Пол.

– И я, – пискнула Линда.

– Ладно, – кивнул Бронислав, – сейчас выйдем с площади, и я всех угощу знаменитым московским пломбиром. Только потом, на прослушивании, на простуженные глотки не жалуйтесь.

Вдруг раздался короткий вой сирены и на площадь медленно выехал кортеж. Впереди шла милицейская «Лада» и, как кроликов с морковных грядок, сгоняла с пути пешеходов. За ней следовал громадный грузовик с гигантским прицепом. По обе стороны шествовали милиционеры в тулупах, с красными флажками в рукавицах. Всю площадь наполнило хвойное благоухание. Мимо музыкантов на невероятно длинном прицепе проплывала роскошная ель. Она просто не собиралась заканчиваться.

– Это ж сколько в ней длины? – ошарашенно спросил Пол.

– Около тридцати метров.

– А в футах? – озадачился Ринго.

– В футе тридцать с половиной сантиметров, – ответил Бронислав. – Вот и считай.

Они вышли на Васильевский спуск и увидели объемистую тетку в шубе, укутанную до пояса серой шалью. Перед ней стояла тележка с мороженым. Бронислав протянул деньги:

– Семь порций эскимо, пожалуйста.

Тетка открыла крышку и достала из источавшего белый пар контейнера бруски на палочках.

– Мне – три, – потребовал Ринго.

– Ричи, – попытался вразумить друга Джордж. – Ты забыл, что такое лакунарный тонзиллит?

– А при чем здесь тонзиллит? – возмутился Ринго. – Он вообще инфекционный.

Тем не менее всем показалось, что напоминание об одном из самых обидных моментов жизни – замене его барабанщиком Джимми Николом во время австралийского турне – возымело действие.

– Ладно, пусть будет одно, – с напускной покорностью согласился Старр.

Все обрадованно двинулись вперед и не сразу заметили исчезновение Ринго. А когда бегом вернулись к мороженщице, поняли, что его нужно спасать.

Барабанщик стоял, окруженный горластыми цыганками в пестрых тряпках. Одна из них держала его ладонь в своих унизанных кольцами толстых пальцах и пристально глядела ему в глаза. Загипнотизированный Ринго тоже не отводил взгляда от смуглой накрашенной бабы и уже вытягивал из бумажника пятидесятифунтовую купюру.

– Ай, усатенький, золотой-яхонтовый, мани-мани давай, голд хэнд, ол трус сэй*, – приговаривала она [* Gold hand, all truth say – золотая рука, всю правду сказать (иск. англ.).]. – Ждет тебя дальняя дорога, понял? Ту-ту, лонг вэй* [* Long way – долгий путь (англ.).], – удивляла она приближавшуюся компанию своими языковыми познаниями.

Заметив подходящих людей, цыганка на секунду стушевалась и подалась было в сторону, но, поняв каким-то своим древним чутьем, что неприятностей от потенциальных жертв, кроме, пожалуй, русского с жестким лицом, можно не опасаться, решила переключиться на них. И начала с Пола.