Бисер для трех поросят - [76]

— А руки он трупу обрубил, чтобы не было отпечатков пальцев! — обрадовалась Женька своей почти правильной догадке.

— И не только отпечатков, — продолжила я. — Когда мы с Федей ездили в поселок, где родились братья и до недавнего времени проживала их мать, соседка Варя обмолвилась, что у Степана на руках имелись татуировки. А потом я вычитала в его уголовном досье, что у него на пальцах рук имелись традиционные для уголовников наколки перстней, сообщавшие о многотрудной эпопее отсидок. На правом предплечье у него тоже имелся какой-то дракон. Эти приметы Глеб и уничтожил единственным возможным способом. А расчленял тело он в собственной квартире, отсюда следы крови.

— Но отсутствие у трупа рук еще само по себе не доказывает, что это именно Филимонов, а не Зимин, — резонно заметил Гришаня.

— На теле убитого есть шрам от аппендицита. А в деле Степана отмечено, что во время второго срока заключения его оперировали в тюремном лазарете.

— Что из этого? У меня вот тоже аппендицит вырезан. И у Женьки. Почему у Глеба не могло быть такого шрама?

— Потому что шов очень грубый. Ни один врач на гражданке так не изуродует пациента.

— Тоже мне доказательство! — сеял сомнения он.

— Грубый шрам — это не самое главное, — проигнорировала я его скептицизм. — Почти уверена, что Глебу Николаевичу тоже удаляли аппендицит, иначе бы он позаботился об уничтожении и этой характерной приметы. Но еще об одной ему наверняка не было известно. Листая минувшей ночью бумаги на Филимонова, я нашла очень интересную запись. Три с половиной года назад на зоне произошла драка. Дело закончилось поножовщиной. Степан получил резаную рану длиной более пятнадцати сантиметров на внутренней стороне левого бедра. На рану в лазарете наложили три шва. Сегодня утром я специально потащила Женьку в морг. Там знакомый санитар по моей просьбе осмотрел тело еще раз и действительно нашел этот шрам. Еще вопросы есть?

— Позвольте выразить свое глубокое восхищение. — Гришаня картинно изогнул ноги в коленях, изображая реверанс. — Тебе никогда не приходило в голову сменить работу? В твоем лице наши правоохранительные органы теряют ценного кадра.

— Если бы я была ценным кадром в правоохранительных органах, то мне первым делом пришлось бы посадить тебя и Славку за финансовые махинации в особо крупных размерах.

— Вот спасибочки, — надулся он. — А новенькая «Вольво» твой карман, часом, не жмет? И мебель итальянская из натурального дуба по спецзаказу? И Кустодиев в подлиннике на стенке… Никогда не задумывалась, откуда все это берется?

— Я ни у кого ничего не просила!

— Конечно, только и думать не хотела, какой такой бизнес приносит брату огромные доходы. А у Славки на шее, кроме тебя, имеются еще родители и жена с ребенком. И все желают кушать рябчиков в шампанском и отдыхать в пяти звездах.

— Ага, значит, это мы, дармоеды, во всем виноваты… — попробовала влезть Женька, но муж не позволил ей развить мысль:

— А ты вообще, звезда, молчи в тряпочку. Тебе то шубку новую, то колье с брюликами. Только на твои карманные расходы по три-четыре штуки в месяц вылетает.

— Не смей меня деньгами попрекать!

— Я и не попрекаю, просто констатирую факт.

— Так что зря вы, девочки, об меня сирень обломали. Мы ж со Славкой для вас всех старались. А жизнь в шоколаде имеет и свою оборотную сторону. Об этом всегда следует помнить.

Как ни крути, но нам обеим пришлось признать, что Гришаня во всем прав. Мы с Женькой привыкли к тому, что деньги лежат, условно говоря, в тумбочке, и никогда не заботились о том, откуда они в этой самой виртуальной тумбочке берутся. И, как оказалось, напрасно. У тумбочки открылось двойное дно. А там какого только дерьма не накопилось!

Усовестившись, мы даже чмокнули пострадавшего в обе щеки. Разумеется, он мгновенно растаял и простил нам и помятые бока, и все будущие обиды на десять лет вперед. Официальное примирение народов можно было считать состоявшимся.

— Ну, Федю твоего мы, безусловно, разыщем, — снова завел разговор Гришаня, когда мы уже сидели на кухне, попивая чаек, щедро сдобренный коньяком. — Только лимон денег все равно уплыл безвозвратно. Глеб вместе с деньгами уже сидит под пальмой где-нибудь на Таити. Ищи-свищи ветра в поле…

— Не торопить с выводами, — возразила я. — Зимин провернул операцию в короткие сроки. Он, скорее всего, не готовился загодя и не имел под рукой фальшивого загранпаспорта, чтобы без проблем покинуть страну. А как бы ты поступил с собственным паспортом?

— Не знаю… Но вообще-то его разумно было бы оставить в разгромленной квартире. Чтобы никто не заподозрил побега.

— Правильно. Его паспорт там и остался. Его нашли менты во время осмотра.

— Значит, башка у него работала. Жаль, мы со Славкой его недооценили. Даже предположить не могли, что он в одиночку способен провернуть такое мероприятие.

— Не о том ты думаешь, — прервала я Гришкины сетования. — Если паспорт Зимина остался в квартире, то на руках в лучшем случае имеется паспорт брата. На документ рецидивиста заграничный паспорт не выдадут. Следовательно, нужно искать чистую ксиву, а она на дороге не валяется. С дохлой липовой корочкой можно худо-бедно крутиться внутри страны, но пытаться пересечь с нею рубежи родины — чистой воды утопия. А на карту поставлена тихая сытая старость. На месте Глеба Николаевича я бы затерялась на время в каком-нибудь большом городе, немного обжилась там, добыла бы себе приличные документы… И в принципе из страны уезжать совсем не обязательно.