Бирюзовые серьги богини - [28]

«Убить! Говорила, надо было убить Ишбулата и дело с концом! — Тансылу сжала кулаки, повернулась на спину. — Что ж, убью, убью обоих — и его, и Бурангула. Не будь я рождена воином!»

Тансылу уснула перед самым рассветом. И привиделся ей во сне волк. Он смотрел на нее раскосыми желтыми глазами, смотрел до тех пор, пока она не провалилась во тьму.

А посыльные выехали до рассвета и уже к полудню в лагере собрались старшины отрядов, а на следующий день к перевалу, через который пролегал путь в дикую долину, двинулись стада и табуны племени.

— Бурангул собрал свое войско на пути к зимним стойбищам. Ишбулат с ним, — доложил охотник, которого Аязгул посылал разведать, что делается в степи, — стада идут туда, куда уходит солнце, много овец, много лошадей. Воины стоят лагерем в трех местах, там, где всегда идем мы.

Аязгул кивнул и подумал: «Посмотрим, сколько он будет там ждать! Лишь бы молва раньше времени не достигла его ушей».

— Что наши стада? Перевалили хребет?

Другой охотник приблизился к Аязгулу.

— Не все. Отары Кальтакула только снялись с места, идут. В горах снег выпал, как бы не померзли.

— Не померзнут. Пусть поторопятся! В долине еще тепло, отогреются! Кишлак ставят уже?

— Ставят! У реки ставят, на другом берегу. Переправу сделали. Овцы пройдут, люди пройдут, снимем. Женщины спрашивают, где муку брать будем? В старый кишлак обозы приходили. Как сейчас быть? В той долине никого нет.

Аязгул задумался. Верно женщины беспокоятся. И кузнец нужен, и гончар, и мука нужна, и просо надо. Охотнику ответил:

— Передай, чтобы не беспокоились. Переправим стада, подумаем обо всем остальном. Да Бурангула дождемся, а там видно будет. Еще вот что: сказал всем, чтобы оставили людей огонь жечь, когда стада уйдут?

— Сказал. Уже жгут.

— Хорошо. Люди Бурангула огонь видят, думают, что все еще там. Пусть так думают. Вряд ли его охотники осмелятся ближе подойти. Тут места наши, побоятся.

Аязгул поискал глазами Тансылу. Она сидела в стороне у старого раскидистого дерева, что выросло у подножия холма, и наблюдала за воинами, готовившимися к битве.

Поблескивали на солнце начищенные шлемы, позвякивали пластины кольчуг, скрежетали о камень точимые мечи и кинжалы. Женщины готовили обед, дети подносили всем желающим кумыс. Жизнь в стойбище не останавливалась. Только не слышно было ни блеяния овец, ни ржания лошадей, ни покрикивания пастухов — обычных звуков для кочевья. Ушли стада, и теперь стойбище превратилось в военный лагерь, готовя засаду для Бурангула.

Воины беседовали меж собой, поглядывая то на Тансылу, то на ее мужа.

— Как думаешь, кто из них главный?

— Аязгул, она ж девчонка совсем!

— Девчонка-то девчонка, а смотри, как очами сверкает, да и рука у нее твердая, крови к тому же не боится.

— Вот в бою и поглядим, кто из них вождь, а пока они парой ходят. И чего Таргитай сразу не отдал дочь Аязгулу? Жили бы себе, как раньше, а теперь вот, к войне готовимся.

— Как думаешь, Бурангул придет?

— Придет! Месть — это одно, а кто, скажи, от такой добычи откажется, как наши табуны да отары? То-то же! Придет! Скоро придет! Все кочевья уже вернулись на зимние стойбища, Бурагнул ждет не дождется, когда мы пойдем, а нас нет, он и подумает, что испугались, решили в горах зимовать. И поведет своих сюда.

— Слышь, — прошептал молодой воин, — Азамат вчера с дозора вернулся, я слышал, как говорил Аязгулу, мол, охотников чужих видел, не иначе, как терпение у Бурангула кончилось, так что недолго нам тут уже без дела сидеть…

Аязгул отпустил охотников, подошел к Тансылу. Она встретила его, кивнув на воинов.

— Шепчутся, с опаской поглядывают, не нравится мне это.

— Пусть шепчутся, главное, чтобы к бою хорошо готовились. Тансылу, слушай. Не сегодня-завтра, думаю, Бурангул дойдет до красных камней, охотники говорят, ожила степь, слышен топот копыт, эхо до нас докатилось. С утра отправляй всех женщин в долину, пусть догонят последнюю отару и идут вместе. Дай проводника, нескольких воинов.

— Не надо воинов, сами справятся. Воины здесь нужны.

— Хорошо. Я тоже уйду, ко второму отряду, Кудайберды уже предупрежден, они прикроют тебя с юга. Тебе недолго придется ждать. Как только Бурангул пройдет холмы с Каньоном Грешниц, так мы сзади подтянемся.

— Да, жаль, в каньон они не сунутся, Ишбулат предупредит, а то бы там и прикончили.

— Бурангул — опытный воин, он и без советов Ишбулата в каньон не пойдет. Но так даже лучше. Им больше времени понадобится на обход. Мы подождем в засаде. Главное, чтобы они наш план раньше времени не поняли. Ты для них приманка. Не прячься, будь на виду, пусть и видят тебя, и слышат.

Тансылу смерила мужа презрительным взглядом.

— Не прячься? Ты думаешь, я боюсь?

— Не кипятись, Тансылу. Это я боюсь за тебя, — Аязгул прикоснулся к ее руке, заглянул в глаза, — береги себя, не лезь на рожон.

Тансылу отдернула руку. Ее словно обожгло от прикосновения Аязгула. Слезы навернулись на глаза. Она сжала зубы, чтобы не расплакаться, сама не понимая от чего. А Аязгул понял ее жест по-своему. Как бы ему сейчас хотелось увидеть нежный, зовущий взгляд любимой, уйти с ней в шатер и не выходить до самого утра, но, видно, не судьба! Нет у Тансылу к нему чувств, нет и никогда не было! Но есть у него! И он даже думать боится о том, что шальная стрела может отнять у него пусть холодную, пусть гордую, но такую беззащитную и любимую женщину.