Бирит-нарим - [51]

Еще пара шагов и запах крови — или не кровь это? — затмил собой все, и тошнота подкатила к горлу. Лабарту зажмурился, но тут же открыл глаза и пригнулся, проходя под аркой.

За проемом открылась круглая комната, и в первый миг Лабарту увидел лишь Илку — и никого больше.

Тот лежал, уткнувшись лицом в землю, и видно было, как его бьет дрожь. Одна рука судорожно сжималась, словно пытался он достать что-то невидимое, но никак не мог ухватить.

— Илку! — крикнул Лабарту, рванувшись вперед.

И замер.

По земле был прочерчен круг. Широкая полоса, красная или цвета сырой глины — не разобрать в темноте.

Колдовство? Нет, это…

Внутри круга, рядом с Илку лежал человек. Умер уже много часов назад, но кровь его все сияла, медленно, каплями сочилась вглубь земли. На груди темнели раны, сердце не билось, и дыхания не было. Но кровь не желала сворачиваться, жила.

Илку застонал, еле слышно. Попытался приподняться, но не смог, лишь рука его дернулась, и судорога прошла по телу.

Лабарту глубоко вздохнул и переступил через черту.

Это не колдовской круг. Это… Я знаю, что это.

Он узнал об этом давно. До потопа и до резни, в ту пору, когда мир был иным, и демоны жили в городах, не скрываясь. Десять раз разливались реки, с тех пор, как родился Лабарту. Ему казалось — мир неизменен и порядок вещей нерушим.

Вкус крови все еще горел на языке, а полуденное солнце путало мысли, звало играть на берегу канала, в зарослях тростника. Лабарту слушал слова отца, но смысл их ускользал. Но уйти нельзя — и приходилось сидеть, глядя на начерченные на земле знаки.

— Понимаешь? — спросил Шебу.

Лабарту поднял голову. Солнце искрами блестело в глазах отца, золотило кожу. И во взгляде Шебу не было ни нетерпения, ни недовольства, — казалось, до самого заката может он просидеть тут, и объяснять, снова и снова.

— Нет, — ответил Лабарту. — Я не понимаю, зачем мне нужно это знать, Шебу.

Отец улыбнулся, на миг обнажив клыки, и от этого лицо его перестало быть человеческим. Стало лицом демона, — вечно юного, не опаляемого солнцем.

— Повтори, — велел он. — Повтори то, что я рассказал тебе.

Лабарту закрыл глаза, вспоминая. Знал — нельзя повторять слово в слово, надо поведать суть.

— Если пьющий кровь найдет человека, — заговорил он наконец, — сильного и по воле своей согласившегося на обряд… То… когда будет совершен обряд, человек этот окажется связан с демоном крепче, чем дитя сердца. Только смерть оборвет эти узы, и… Человек станет слугой, опорой демона и во всем будет ему покорен. И слуга увеличит силу пьющего кровь — как плотина увеличивает силу разлива.

Все важное было сказано, но отец молчал. За закрытыми веками плавали золотые пятна, темнели, алели, исчезали, появлялись вновь. Лабарту помедлил еще пару мгновений, но ответа не было. Тогда он спросил:

— Такой обряд… это колдовство?

Шебу засмеялся, так заразительно и беспечно, что Лабарту тут же открыл глаза, в недоумении, — разве произнесено что-то смешное? Все еще смеясь, Шебу потянулся и растрепал волосы сына. Лабарту мотнул головой, отбросил с лица длинные пряди.

— Нет, — отсмеявшись, сказал отец. — Намтар-Энзигаль не учил нас колдовству. Этот обряд может провести любой пьющий кровь. Но не каждый человек сможет выжить. И не только в этом дело. — Шебу смотрел вдаль и, казалось, не видел сейчас ни пальм, ни тропы, ни коз, спускающихся к водопою. — Хозяин не советовал делать из людей слуг, связанных узами вечности, и я уверен, у него на то были причины…

— Про это я и спрашивал! — воскликнул Лабарту, подавшись вперед. — Зачем мне это знать, если все равно не стоит этого делать?!

— Ты должен это знать, — ответил Шебу. — Ты должен знать все, что знаем мы. Перед тобой склонятся все демоны этой земли, ты должен…

Земля внутри круга казалась теплой и чудился в ней слабый звон — так, бывает, ветер доносит издалека звук бубенцов и колокольчиков.

Гоня непрошеные мысли, Лабарту перевернул лежащего ничком экимму. Волосы его слиплись от засохшей крови, и на щеке и горле темнели следы — словно он сам себе наносил увечья, в безумии или боли. Но все раны уже исцелились, не осталось и следа.

— Илку!

Тот открыл глаза, и в первый миг показалось, что смотрит он в никуда. Но затем взгляд прояснился, зрачки расширились и глаза почернели — стали темнее подвального мрака.

— Лабарту? — спросил Илку. Голос эхом отразился от сводов, отзвуки зашептались в дальних комнатах. — Я…

Он обеими руками сжал ладонь Лабарту, крепко.

Словно вокруг бушует море, и страшно отпустить, даже на миг…

Лабарту чувствовал, как бьется сердце Илку, как пульсируют жилки на запястьях. То размерено и ровно, то — вдруг — сбиваются, умолкают и торопливо догоняют упущенное. Ладони его были холодны, а взгляд блуждал, не в силах остановиться.

Знаки жажды.

— Лабарту, — повторил Илку. — Я не чувствовал, как ты пришел… Мне кажется, я ослеп, стал как люди, или хуже… От этой боли…

Вновь всплыли слова из прошлого, зазвучали совсем рядом, за невидимой чертой. И словно теплые лучи коснулись сердца, и стало легче дышать.

«Если же человек не сможет пройти обряд и умрет внутри круга», — сказал Шебу, — «то демон, пытавшийся связать со слугой свою жизнь, будет страдать, как от серебра или жестокой жажды. И тень этой потери навсегда омрачит его душу. Должно быть, поэтому Энзигаль не советовал нам…»