Бирит-нарим - [43]

— Син-Намму! — позвал Лабарту.

Тот обернулся, поднялся и заспешил навстречу. Беспокойство и тревога струились вокруг него — такие же, как и повсюду в гавани. Видно было, что ему не терпится заговорить.

Сейчас он спросит про Адад-Бааля.

Лабарту тряхнул головой, отгоняя нелепую мысль. С чего Син-Намму спрашивать про раба? Он, должно быть уже и думать забыл о нем.

— Мы можем отплывать немедля, — сказал Лабарту. — Все ли готово?

Син-Намму оглянулся, неопределенно махнул рукой.

— Ты слышал вести? — спросил он. — Веришь ли им?

Волны мягко разбивались о ступени, шуршали, накатываясь и отступая. А внизу, глубже, колыхались тени. Приглядишься и видно — это водоросли шевелятся, обвивая камни. Теплая вода, соленая, как кровь… Благословенное море благословенной земли.

Потоп… Черные волны…

— Что случилось? — Слова вырвались быстрее мыслей. — Откуда вести?

— Ты не слышал? — Син-Намму прищурился, кивком указал на другой причал. — Приплыл человек из Ниппура и говорит о войне.

— Лугаль… — Лабарту запнулся, но так и не вспомнил имени того, кто правил сейчас землями, подвластными Аккаде. — Лугаль начал войну? Против кого?

— Он не начинал войну, — отозвался корабельщик. — Дикари пришли с севера. Говорят, бесчисленны они и не ведают ни жалости, ни страха…

Всего лишь кочевники сошли с гор и грабят богатые земли Шумера… А я впрямь готов поверить был во второй потоп?

— Рассказывают, поля вокруг Мари они пожгли, — продолжал Син-Намму. — А, быть может, захватили и город… Ниппурец говорит, повсеместно люди боятся, что крепостные стены и воины Аккаде не смогут защитить их.

Лабарту едва сдержал улыбку, — опустил голову, прикусив губу. Пусть корабельщик думает, что Лалия задумался над его словами, — нет сейчас сил ответить, как подобает. Когда много видел и много знаешь, нелегко бывает говорить с людьми. Они боятся ряби на воде, а бездны под ногами не замечают. Вот и сейчас…

Сколько раз уже кочевники вторгались в землю меж двух рек, знаешь ли ты, Син-Намму? А я видел и знаю: они схлынут, унося награбленное добро, а те, что останутся — смешаются с черноголовыми. Сколько раз уже так было…

Лабарту глубоко вздохнул, поднял голову и мгновение стоял неподвижно. Корабельщик выжидательно смотрел на него. А кого видел перед собой? Без сомнений, — человека, принимающего тяжелое решение.

— Мы отплывем сегодня, как и собирались, — сказал, наконец, Лабарту. — Лишь немного промедлим. Вооружи гребцов.

Глава восьмая Война

1.

Попутный ветер гнал по небу рваные облака, и серп луны появлялся и пропадал. Лабарту стоял возле мачты и то пытался отыскать в беспокойном небе хоть край созвездия, то вновь смотрел на приближающийся берег. Там мерцали крохотные искры — огни факелов, зажженных возле причальных столбов. Глаза экимму различили их еще издалека, но прошло еще немало времени, прежде чем с первого корабля донесся крик: «Эреду!»

Кури и Нидинту сидели возле навеса и шептались. Ветер уносил обрывки фраз, но слух пьющих кровь, как и зрение, — острый.

— Илку говорил… жертвы живут дольше… — Нидинту куталась в покрывало, тень среди теней. Кури же сидел прямо, и на коленях у него лежал меч. — Но Адад-Бааль умер, и…

— Такая судьба… ему предсказали…

— Лабарту не пил его кровь… не оттого ли?..

Лабарту невесело усмехнулся, но не подошел, не прервал разговор. Они люди и жертвы, что они поймут?

Палуба качалась под ногами, корабли шли вперед, оседая и вновь взлетая на волнах. Все ярче горели огни на берегу, и уже видны стали очертания домов, пальм, холмов вдалеке… Темное по черному, ночной мир, неразличимый для людей.

Одна за другой в селенье завыли собаки, протяжно, надрывно.

Они чуют мой запах… Издалека…

Но не только собаки не спали в селенье. Вот уже и люди спешили по ночным улицам к морю. Да, видно и впрямь в этом селенье всегда найдутся те, кто станут ловить корабельные канаты, и в самый глухой ночной час придут торговцы с пивом и чистой водой для путешественников.

Син-Намму выкрикнул имена четырех гребцов, и те столпились вокруг него.

— Мы скоро вернемся, Лалия, — сказал корабельщик, обернувшись. — И принесем вести от здешних людей.

— Нет, — возразил Лабарту. — Я сам услышу их слова.

И спрыгнул за борт.

— Лалия! — крикнул Син-Намму.

Вода была теплой и темной, как небо. Лабарту зачерпнул ее, словно хотел попробовать на вкус, но спохватился и опустил руку. Добрался до мелководья — волны здесь разбивались о колени, не выше — и выбрался на берег.

Одежда прилипла к телу, вода текла с волос и рукавов рубахи, и повсюду был запах соли, запах моря.

— Лалия! — вновь позвал Син-Намму, поднимаясь на причал.

Следом на сушу выбрались и гребцы. Один из них встряхнулся и во все стороны полетели брызги.

— Лалия, ты не воин, — сказал Син-Намму, не скрывая досады. — Зачем ты сошел с корабля?

Лабарту поднял руку, призывая к молчанию и указал на спешащих к ним людей.

Пока Син-Намму договаривался о припасах, Лабарту молча стоял рядом. Скрестив руки на груди, ждал. Собаки угомонились, затихли. Волны шуршали, морской ветер блуждал в мокрых волосах, соленая влага высыхала на коже. Но все чувства словно отступили. Лабарту слушал — слушал голоса и чувства людей.