Биология трансцендентного - [6]

Я обнаружил: при любых обстоятельствах, если сознательно отбросить в сторону инстинкт самосохранения, можно перевернуть, изменить или модифицировать обычный путь развития событий. Это не было игрой одной из частей моего сознания с другими, не было и психологической или духовной смертью моего эго или потерей себя. Это было подлинное принятие смерти всем моим нутром. Мне нечего было терять! Я понял, что в этом состоянии не только огонь не мог меня обжечь, но и гравитация не обязана была держать меня своей привычной хваткой в безопасности — первопричина не давала своего обычного эффекта.

Обнаружить, что структура реальности поддается изменению в тот момент, когда я освобождаюсь от внутренних противоречий, было для меня знаковым открытием, как и осознание того, что все внутренние противоречия являются продуктами страха перед возможной болью или смертью. Ирония здесь заключена в том, что для человека в рамках каждого отдельного события существует состояние, в котором он не подвержен боли, если способен переступить через грань страха и открыться новой перспективе.

Неважно, как часто я испытывал состояние неконфликтного поведения, обычный страх смерти или боли все ещё присутствовал во мне после временного его исчезновения. То, что человек может полностью избавиться от страха смерти или боли, кажется невозможным, потому что тело обладает собственным разумом и никогда не меняет точку зрения. Но если принять смерть как уже свершившийся в определенный момент факт, можно преодолеть чувство физического страха смерти и выйти туда, где находится другой взгляд на вещи.

Несколько десятков лет спустя, после моего опыта с преодолением страха перед телесными повреждениями я познакомился с работой невропатолога Пола МакЛина о "тройственной природе" мозга человека. Эта тема является предметом исследования первой главы моей книги. Полувековые исследования МакЛина в государственных институтах здоровья выявили, что в наших головах есть три радикально отличающихся вида мозга и три модели поведения, в том числе основной мозг тела с его обязательной стратегией выживания. В работе МакЛина я нашел объяснение того, каким образом страх любого рода отбрасывает человека назад, к древним представлениям о выживании, которые, будучи полностью активизированы, выключают наши высшие модели поведения эволюционировавшей системы безопасности. Однако именно эти высшие сферы нашей нервной системы держат открытыми выходы на возможности, с помощью которых мы способны модифицировать и модулировать реальность структуры конкретного момента.

Когда Карлос Кастанеда выпустил свои замечательные книги, я убедился, что он точно знал: страх смерти мешает нам полностью использовать наш потенциал и весь спектр человеческих возможностей. Принимаете вы или нет на веру те способы, которые использует Кастанеда для доказательства этого факта, не имеет значения. Значение имеет только то, что он точно знал и наверняка испытывал на себе это явление, причем куда более полно, чем кто-либо из нас.

В двадцать три года я каждый день ходил на занятия в университет, а затем на работу в ночную смену. По восемь часов шесть раз в неделю на банковском автомате проверял чеки. Мне с трудом удавалось совмещать эти занятия, я пребывал в полусонном состоянии до тех пор, пока будучи уже в отчаянии не обнаружил, что могу руководить работой адской машины практически во сне. Всю ночь я действовал по теперь уже знакомому мне методу неконфликтного поведения, что помогало мне как бы автоматически запускать проверяющую чеки машину. Это было высокоскоростное приспособление, и я нередко допускал дорогостоящие ошибки. Однако с помощью неконфликтного поведения я смог выполнять свои функции оператора и одновременно отдыхать благодаря моей безоговорочной вере в силу феномена неконфликтного поведения. И я действительно спал, вполне нормально и даже видел сны, хотя и с открытыми глазами, и выполнял свои функции. Телом моим управляло неконфликтное поведение, даже во время перерывов на кофе (в которых я, кстати, не нуждался).

Место, где я работал, было банковской расчетной палатой, и каждую ночь там накапливались тысячи чеков для обработки. Каждому оператору полагалось прерываться на шестидесятом или сотом чеке для того, чтобы подвести баланс или убедиться в том, что в процессе работы не было сбоев, или в том, что оператор из дочернего отделения банка, снабжающий нас чеками, тоже не ошибся. Ошибка величиной в один цент могла застопорить работу оператора до момента выявления неверного ввода — даже если бы на это потребовалась целая ночь и весь следующий день. Поскольку ошибки случались часто, выявляющая ошибки программа двигалась вверх и вниз по ряду машин, помогая отследить их. И вдруг я, абсолютный новичок в этом деле, стал отрабатывать за ночь на несколько тысяч чеков больше любого другого работника, вообще без ошибок, с идеальным балансом к концу каждой смены!

Сразу же на меня стали смотреть как на чудо-мальчика. Чего никто не знал, так это, что я никогда не закрывал каждый индивидуальный пакет чеков, как это требовалось. На самом деле, я не закрывал и не проверял свой баланс до конца ночи, когда завершалась смена, потому что сделать это означало для меня пробудиться и тем самым разрушить естественный ход событий и в результате ошибиться. Приблизительно за три месяца я обработал больше чеков, чем кто-либо, причем совершенно без ошибок. Всем окружающим это казалось абсолютно невероятным, даже моему начальнику — "сила" позволила делать работу настолько качественно, что мне даже дали надбавку к зарплате.