Биологический материал - [51]

Но больше всего мне было жаль Алису. Именно она стала первой жертвой возросшего спроса на человеческий материал.

Я же была избавлена от любых опасных экспериментов. Я делала регулярные обследования, принимала витамины, ходила на йогу и танцы. Исследования, в которых я принимала участие, были совершенно неопасными и касались изучения сна, возможностей человека видеть в темноте и различать звуки. Это был вопрос времени, прежде чем Эльса, Виви и Алиса заметили бы, что со мной обращаются иначе, чем с ними. Это вопрос времени, прежде чем они поймут, что я беременна. Я располнела: грудь увеличилась, живот было видно даже под свободной одеждой, которую я начала носить, чтобы скрыть свое положение. Я перестала переодеваться в раздевалке, принимать душ в фитнес-центре, плавать в бассейне и посещать сауну. Но я понимала, что больше нельзя скрывать правду и что надо обо всем рассказать друзьям. Поскольку я считала Эльсу моим лучшим другом, ей я решила рассказать все в первую очередь. И скоро представился удобный случай. Виви проводила инвентаризацию в библиотеке, так что Эльса была вечером дома одна. Теперь они всегда спали вместе, как когда-то мы с Юханнесом. Мы были у Эльсы дома. Подруга полулежала на диване, тяжело дыша. Я сидела в кресле напротив.

— Эльса, — начала я, — я должна тебе кое-что сказать. Что-то очень важное.

Она посмотрела на меня одним глазом — роговицу второго она сдала на органы — и с тревогой спросила:

— Только не говори, что ты тоже больна.

— Нет, я не больна. Я беременна.

— Что? — Эльса замахала руками, неуклюже садясь на диване, повернулась ко мне слышащим ухом, закашлялась и хриплым голосом спросила: — Что ты сказала?

— Я беременна, — повторила я.

— Ты с ума сошла? Это что, шутка?

— Нет, я не шучу.

В ее взгляде — я никогда не видела, чтобы она так на меня смотрела, — я не могла понять, какие чувства были в этом взгляде — ненависть, недоверие, зависть?

— Как, черт возьми, тебе это удалось? — выплюнула она.

Я дернулась: никогда еще Эльса при мне не ругалась. Я ничего не ответила.

— И давно ты об этом знаешь? — спросила она.

— Я узнала за день до смерти Юханнеса, — ответила я.

— Но это было несколько месяцев назад. Почему ты мне ничего не сказала?

— Я говорю сейчас, — ответила я. — Это… — я запиналась, слезы набежали на глаза, — нормально, когда человек ждет, прежде чем рассказать друзьям. В начале беременности слишком велик риск выкидыша.

— Я это знаю, черт возьми! Думаешь, я вчера родилась? Думаешь, ты первая из моих знакомых, кто залетел и теперь хвастает этим направо и налево?

Я ничего не ответила.

— Какой месяц? — спросила она, хватая ртом воздух.

— Семнадцатая или восемнадцатая неделя, — успела я ответить, прежде чем она вся покраснела, и с ее губ сорвался сдавленный стон.

Видно было, как ей трудно дышать. Эльса схватила со стола ингалятор, приставила ко рту и надавила. Сделав вдох, она стала дышать ровнее.

— Так у тебя будет ребенок… — сказала она. — Ребенок? Здесь?

Я покачала головой.

— Ага. Вот как. Не здесь? Тебя что, отпустят, чтобы ты жила как «нужная»? Полной жизнью? Хвасталась своим отпрыском? Расхаживала по улицам и площадям со своей коляской и кучей всяких детских причиндалов?

Я снова покачала головой и рассказала о выборе, который мне предложила Петра: аборт или усыновление. Разумеется, я ни слова не сказала о третьей возможности — карточке-ключе, которая у меня всегда была при себе и которую я часто держала в руке, но так и не приняла никакого решения. Я пока даже не пыталась найти двери, которые можно было бы открыть с ее помощью.

Я ждала, что после рассказа Эльса почувствует ко мне симпатию или хотя бы пожалеет. Но ничего подобного не произошло. Вместо того чтобы выразить сочувствие по поводу того, что я не смогу вырастить своего ребенка, она сказала:

— Не знаю, как сказать, но это довольно паршиво. Паршиво, что ты больше не одна из нас.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты больше не одна из нас. Как мы можем тебе доверять, если ты стала такой же, как они?

Я не знала, как на это реагировать. Такого я не ожидала. Все что угодно, но только не это. Я понимала, что Эльса, как и все «ненужные», сильно переживала из-за того, что у нее никогда не было детей, и что теперь она выплескивала на меня все свои обиды и разочарования, но я не понимала, в чем моя вина. Я же не специально забеременела, чтобы кого-то обидеть.

Не получив ответа, она продолжила:

— Теперь ты будешь тут расхаживать с животом, натянутым как барабан, довольная как удав, как все эти «нужные» курицы-наседки в обществе?

Я снова ничего не ответила. Просто встала и ушла. Я слышала, как у нее снова случился приступ кашля, но не обернулась. Последнее, что я услышала, перед тем как закрыть дверь, был слабый щелчок ингалятора.

3

Алисе стало хуже. Ее мучили постоянные головные боли. От боли она не могла жевать. Стала хуже соображать. Это видно было потому, что в середине рассказа Алиса могла забыть, что она говорила до этого. Она забывала прийти на встречу, запросто могла заблудиться и не найти дорогу домой, перестала различать день и ночь. Это приводило ее в отчаяние. Отделение позволяло ей пребывать в таком состоянии, пока она не причиняла вреда окружающим, то есть не забывала выключить плиту. Но все знали, что это только вопрос времени и что рано или поздно ее сдадут на органы.