Биохакер - [12]

– Почему ты уверен, что его нет?

Алекс обернулся к ней. Его голубые глаза смеялись.

– Я ведь умер. Уж кому бы и знать, как не мне. Нет никакого суда, никакого света во тьме… Хотя бы ради того, чтобы выяснить это, стоило умереть.

– Умирать вообще не стоит, – возразила Саманта.

– В этом ты права, – кивнул он. – Так вот… для того, чтобы соперничать с этим, несуществующим, надо доводить каждое дело, каждый эксперимент до конца. И надо постоянно повышать ставки. Жизнь может оказаться недостаточной ставкой в этой игре…

– А что ценнее жизни?

Алекс поднял лицо к небу и улыбнулся. Улыбнулся веселой, беззаботной, почти детской улыбкой. Так он улыбался Саманте всего несколько раз: при первой их встрече, тем вечером в кафе, и потом еще однажды, в парижской гостинице. Тогда она не поняла этой улыбки, и очень жаль.

– Ценнее жизни может быть любовь. Разве не так?

Резко развернувшись к спутнице, он взял ее за руку, и женщина вскрикнула. Рука Вечерского была живой и теплой. От неожиданности Саманта остановилась. Теперь они вдвоем с Алексом стояли на галечном пляже, а молчаливое путешествие к лесу продолжил лишь убитый человек-олень.

Алекс притянул женщину к себе и, глядя ей прямо в глаза, повторил:

– Любовь ценнее жизни. Это я и хотел тебе сказать. И я не проиграю свою ставку. Так или иначе, Сэмми, ты будешь моей.

От его слов Саманте сделалось так же страшно, как тогда, когда умираешь во сне. Задохнувшись, она вырвала руку… и проснулась. В окно светила луна. На полу спали двое хозяев дома. Приведшая ее сюда девочка свернулась на соседней кровати. Кто-то ворочался и бормотал за перегородкой, и, глухой и тоскливый, несся над поселком вой канивров.

Глава 5 Бешенка

Дело застопорилось на серебре. Элджи понял, что тот конец свирели из бедренной человеческой кости, что ближе ко рту, должен быть оправлен в серебро. Отчего-то это было важно.

Элджи пробегал пальцами по гладкой, добела отскобленной кости, и кость говорила с ним. Такое случалось часто. Сначала с ним говорили только слова в планшете у женщины в белом халате, а потом начали говорить вещи. Например, море, если его погладить, говорило, сколько в нем рыбы и где пройдут самые большие косяки. Кремни говорили, как лучше их расколоть, чтобы получился хороший нож, – все железные ножи давно отобрал Говорящий со своими прихвостнями. Морская трава и рыба говорили, ядовиты они или нет. Может, поэтому Элджи и прожил так долго. Только Глубинный Бог говорил не с ним, и это заставляло Элджи усомниться в том, что Глубинный Бог вообще способен говорить. Если всё говорит, отчего тот молчит?

Бедренная кость Гремлина сказала Элджи, что для беседы с мертвецом – а спасенный, несомненно, был мертвец, хотя и ел, и дышал – лучше ее не найдешь. Надо только выскоблить внутреннюю пористую начинку и высосать сладкий мозг, а затем просверлить два похожих на ноздри отверстия на одном конце, а другой оправить в серебро. Но серебра у Элджи не было. Серебро, несомненно, имелось у бешенок, владевших Запроливьем.

Когда-то там стоял Корпус «Б», или, попросту, женское отделение Центра. Женщин Элджи знал плохо, кроме той, что дала ему новое имя, и, наверное, матери – хотя мать он не помнил. В первую ночь гнева Глубинного Бога два острова, соединенных узким перешейком, оказались отрезаны друг от друга, потому что перешеек залила вода. Племя осталось на этом, а женщины, то есть бешенки, на том. Их называли бешенками потому, что они были опасны. Они поклонялись не Глубинному Богу, а его вечной противнице, Богине-Косатке. Иногда, в ночь Большого Лова, когда все море светилось зеленым, Богиня приближалась к острову с севера, со стороны Запроливья. И тогда из-под острова выстреливали черные щупальца – но охотились они, в кои-то веки, не на людей Племени. Вода в море вскипала, огромные волны бились о скалы. Соплеменники Элджи и даже сам Говорящий сжимались в своих убежищах, а Элджи часто залезал на камни и наблюдал за битвой богов. Ему казалось, что Глубинный Бог сильнее и что он побеждает, снова и снова, утаскивая противницу во тьму под островом. Но спустя какое-то время Косатка возвращалась, потому что владела женским Даром Возрождения. Это тоже было неприятно, потому что для Возрождения бешенкам требовались мужчины Племени. Иногда бешенки совершали набеги на их остров на узких, сплетенных из тростника лодках и увозили тех, кого удавалось поймать. Гнаться за ними Говорящий запрещал. Элджи знал, что у бешенок много блестящих штучек. Он сам не раз видел, как их украшения сверкают на солнце, словно блики на воде. У бешенок были длинные волосы, и в волосах тоже блестели штучки. Возможно, среди них найдется и серебряное кольцо или браслет. Вопрос в том, как его добыть.

– С миру по нитке – нищему веревка. Кажется, так, – сказала она.

«Рубашка», – подумал он, но мысль так и осталась запертой в голове, не найдя способа вырваться наружу.

– Или рубашка, – продолжила женщина с пляшущими по лицу узорами и хихикнула. – Сначала я собрала их всех. Как урожай. Серпом. Серпом по яйцам – есть такое выражение?

Он лежал на гладком хирургическом столе. Спину холодил металл. Руки и ноги по-прежнему не двигались, но под потолком были зеркала – много зеркал. В них он видел серую поверхность стола, свою начисто обритую исцарапанную голову и инструменты, выложенные рядком справа от него. Скальпель, костяная пила, манипуляторы, какие-то сверла… еще много. Инструменты, стол, зеркала – все это льдисто блестело, раздражая зрение. Но прикрыть веки он не мог, потому что их удерживали какие-то скобки. Глаза сохли. Ужасно хотелось моргнуть.