Биография любви. Леонид Филатов - [66]

Читал он замечательно, только заметно дрожали пальцы. «От волнения», — подумала я. Прием потрясающий, с букетами роз, гвоздиками от школьников, — три мальчика вышли на сцену. Долгие аплодисменты. Когда Лёня ушел со сцены, я спросила: «Почему у тебя дрожали пальцы? Ты все еще так волнуешься?» — «Мне было холодно, — сказал мимоходом. — Ладно, Нюсенька, поехали домой».

Позднее Лёня Ярмольник говорил, что не нужно было Лёне ездить на концерты, не понимая, что не в деньгах тут было дело. Лёне, как воздух, необходим был зритель, живое общение со зрителем, которого он любил и которого был лишен долгое время. Ответная любовь придавала ему силы и положительный душевный заряд. Хотя и деньги в этом случае играли немаловажную роль: он был счастлив оттого, что даже в таком состоянии может обеспечивать семью. Я, как никто, очень хорошо его понимала. «Нюсенька, я заработал вам денюжку», — радовался он, и мы, счастливые, что все прошло на достойном уровне, возвращались к нашей мамке, Клавдюнечке, чтоб отдать ей букеты цветов и перед сном немного тихо поболтать, не забывая при этом приласкать Анфису Леонидовну. Анфиса — удивительная киска: с некоторых пор она, как собачка, стала встречать и провожать всех, кто приходил в наш дом. И теперь она была первой, наша маленькая, кто нас встретил после концерта 10 октября.

Немного посидев с нами, Клавдия Николаевна ушла спать, а мы с Лёней еще часа два будем на кухне смотреть что-то по телевизору, после чего Лёня, пожелав мне «гуднайтик», уйдет в спальню, а я останусь всем на утро готовить завтрак.

11 октября

Днем я отправляю Клавдию Николаевну в Москву. Константин Дмитриевич уехал днем раньше. В 18.00 в поселке отключился свет, — кто-то что-то пережег, строя дачу. Дома стало прохладно, но мы тепло оделись. Сидели без света, без телефона и, что самое страшное, без телевизора. Зажгли свечи. Романтики — на полчаса. Как могли, развлекали друг друга. Перед сном обнялись, поцеловались: «Гуднайтик, Нюсенька», «гуднайтик, Лёсенька».

13 октября

Утром, как всегда, завтракаем. Рядом крутится Анфиса. Все, как всегда. Нам хорошо, уютно друг с другом. Быстро поднявшись на второй этаж, радостно сообщает: «Нюсенька, я поднялся на второй этаж и никакой одышки, представляешь?» Я радуюсь вместе с ним. В общем, день обычный, ничего не было такого, что бы меня насторожило. Вечером я ушла смотреть телевизор на второй этаж. Вдруг в дверях появляется озорная Лёськина рожица:

— Нюська, покулим? — Это «покулим» он произносил, подражая своей любимой Оленьке, когда ей было два года. Покурили, минут через двадцать: «Я пошел. Ты когда ко мне придешь?» — «Вот досмотрю… минут через 15». Так у нас было заведено: перед сном обязательная нежность. Через некоторое время спускаюсь к Лёне. Родненький улыбается, протягивает ко мне руки — приглашение на «обняться».

Наобнимавшись, я собираюсь уходить на кухню. «Нюсенька, — окликает он меня, — прежде чем уйдешь, включи, пожалуйста, мне обогреватель». Я в ужасе: «Лёня, ты сошел с ума! В комнате такая жара, а ты еще хочешь включить обогреватель?!» «А меня знобит» — слышу я. Два часа ночи. Быстро достаю и ставлю ему градусник Через три минуты он вынимает — 37,2°. Прошу подержать подольше. «Нюсенька, когда температура высокая, градусник показывает сразу». Настояла на своем. И опять — 37,2°.

Мне стало нехорошо: я знала, что это легочная температура. Быстро набираю номер телефона Наташи Квадратовой, лечащего врача Лёни из Шумаковского центра, которая советует дать бисептол и колдрекс, что и было незамедлительно сделано. Выпив лекарство, Лёня просит, чтобы я ложилась спать: «Ну, что ты, Нюська, так разволновалась? Ничего страшного, я выпил лекарство, — температура снизится. Уже поздно, я хочу спать, ложись, родненькая».

14 октября

Рано утром ставлю градусник. Температура не снизилась. В панике, которую, наверное, плохо скрываю, вызываю одинцовскую «скорую», которая приехала не очень скоро. А приехав и прослушав Лёнины легкие, убила словами — хрипы в легких. И с этого времени я перестала что-либо соображать, чего не могу простить себе до сих пор. Меня парализовало это известие. Я часто пугала Лёню: «Лёнечка, не дай тебе бог подхватить воспаление легких, не дай бог!» Я боялась только этого, а услышав эти страшные слова, меня охватила паника: что делать? Надо срочно везти в больницу, в Шумаковский центр. Набираю номер и почти кричу в трубку что с Лёней беда… хрипы в легких…

Наверное, до конца моих дней меня будет мучить неотвязный вопрос: почему Лёню с его страшным диагнозом — воспаление легких — отказался взять к себе Шумаковский центр, к которому Лёня был прикреплен пожизненно.

— Нет мест, — был ответ.

— Но ведь всегда есть 2–3 места для «своих».

— А разве Лёнечка не «свой»?

— Ну, может, попроситься на другие этажи?

— Не возьмут: а вдруг это вирус?

Бросаю трубку. Ощущение беспомощности. В отчаянии звоню Лёне Ярмольнику: «Лёнечка, что делать? У нас беда. Хрипы в обоих легких у Лёни. Надо срочно везти в больницу, я не знаю в какую». — «К Шумакову!»

— Там сказали — нет мест, я только что звонила.

Лёня в замешательстве: «Я тоже не знаю. Подожди, я перезвоню через 10 минут».