Биография любви. Леонид Филатов - [56]

Родственники даже не могут допустить мысли, что государству глубоко наплевать на память об артисте, публичном человеке. Так было и есть.

Передачу делают пятеро „сумасшедших“, мы рассказываем не о великих актерах, а о трагедии тех, кто знал вкус славы, кого (пусть недолго) любила страна.

Бывает трудно разыскать их родных. Так было, например, при подготовке выпусков о Валентине Зубкове, Леониде Харитонове, Станиславе Хитрове.

Профессионал, настоящий артист, Хитров, к примеру, умер в больничном коридоре — для него не нашлось даже палаты. Его могила на Ваганьковском кладбище срыта…

Нельзя допустить, чтобы память о таких людях была „срыта“…»

«Леонид Филатов взял на себя самую благородную по нынешнему времени миссию — возрождать память среди тотального беспамятства», — напишет журналист Виктор Кожемяко в статье, посвященной пятидесятилетнему юбилею Лёни.

Будучи уже в очень больном состоянии, находясь в Шумаковском центре, Лёня не прекращал участвовать в передачах, основную нагрузку переложив на плечи режиссеров Ирины Химушиной и Ольги Жуковой.

Мои уговоры прекратить работу в этой программе Лёней пресекались: «Нюся, а если не мы, то кто?»

— Лёнечка, я понимаю, это благородное дело, но я вижу, как оно убивает тебя…

— Пока я жив, я это не брошу. Я должен!

За фильмы из цикла «Чтобы помнили» Лёне 16 мая 1996 года на конкурсе ТЭФИ-96 был присужден приз Академии российского телевидения, в мае 1996 года он получил Государственную премию, в январе 1997 года — премию «Триумф», а 25 мая 1997 года — вторую премию «ТЭФИ».

За один год — четыре награды.

Такое обилие наград за один год не могло не навести на мысль: поспешили воздать должное, испугавшись, что не успеют при жизни. Действительно, мало кто верил, что Лёня выживет.

Глава 4 Начало болезни

В нашей жизни появились больницы

В конце 1993 года театр «Содружество актеров Таганки» начинает репетировать, а в 1994 году выпускает премьеру спектакля «Чайка», где мы с Лёней играли, я — Аркадину, он — Тригорина. На одном из спектаклей я слышу: «А что с Филатовым? Он что — выпил?» И это про Лёню, который за всю свою жизнь в театре ни разу не позволил себе прийти на спектакль не в форме! Но в одной сцене я тоже замечаю: на лице — беспомощная улыбка, говорит тихо и, что ему совершенно не свойственно, медленно проговаривая текст. И уже на поклонах он как-то неестественно медленно разворачивался, чтобы выйти к авансцене.

Позже врачи разъяснили, что это было последствием микроинсульта.

На одной из репетиций, еще до премьеры, Сергей Соловьев, режиссер спектакля, делает Лёне замечание: «Лёня, Тригорин, конечно, не молодой, но и не старик».

А Лёня, сидящий в лодке, старался в это время рукой поднять свою ногу.

— Да я, действительно, не чувствую ноги, она у меня онемела.

И никто из окружающих не понял, что это был уже серьезный звонок, который должен был всех, и меня в том числе, насторожить.

А Лёня молчал. Да, давление было, но мы как-то с ним справлялись. Гораздо позднее я узнала от него, что он, оказывается, раньше мог немало выпить в нашем кафе «Гробиках». Иногда мы с ним приходили туда посидеть с друзьями. При входе нас неизменно встречал хозяин кафе, который мне радостно выдавал:

— Вчера твой с другом выпили бутылку коньяка…

— Нюська, не верь, он шутит, — говорил, смеясь, Лёня.

И я, конечно, верила ему, понимая, что со мной пошутили. А оказалось, что это было правдой. Лёня не любил меня расстраивать и поэтому подобные посиделки позволял себе крайне редко. «А выпить одну, две рюмки — это святое», — говорил он.

1995 год

С каждым днем Лёне становится все хуже. В нашей жизни появились больницы и бесконечная борьба с гипертонией. И ни одна больница, а их было множество, и среди них был и Чазовский центр, и ЦКБ, не могла найти, да и не искала, причины иногда запредельного давления — 280 на 180. Когда это случалось дома (обычно ночью), Лёня сползал с кровати на пол, где он чувствовал себя, очевидно, легче, я прижимала его к себе, и мы молились: «Отче наш…» И верили! И часто Вера помогала. Позднее, когда я спросила у одного очень уважаемого врача, почему ни одна больница Лёне не сделала процедуру с контрастным веществом, которая помогла бы выяснить причину такого чудовищного давления, он озадачился: «Не знаю. Для меня это тоже загадка». Все врачи упорно лечили следствие. После проверки почек, а именно они вызывали «злокачественное давление», я слышала их заключение: «Почки слегка сморщены, но это не страшно, это — возрастное».

В сорок лет с небольшим — возрастное?

«Красавец мужчина, увенчанный после „Экипажа“ лаврами секс-символа страны, оказывается в беспомощном состоянии в реанимации».

Вспоминая те страшные времена с бесконечной вереницей больниц, мне трудно понять, как же все это Лёня выдерживал, каким гигантским терпением нужно было обладать…

В больницах он отказывался от еды. Первым вопросом, как только он там появлялся, был вопрос: «У вас тут есть морг? Где он?» Вопрос смешил врачей, говорили, что есть, находился по этому случаю анекдот, а я знала, что все дни пребывания Лени в больнице буду возить ему сумки с обедами и ужинами, — больничную еду он есть не мог.