Бином Ньютона, или Красные и Белые. Ленинградская сага - [71]

— А что, Сивку запрягать я уже не достоин? Да. Винтовку мне не выдали! Сказали, нужна тем, кто помоложе… так я карандашом воюю! Вот, иллюстрировал брошюру о борьбе с русскими танками! — и он вытащил откуда-то из глубин своего тулупа тоненькую книжицу в бумажном переплете.

— А! Я её знаю. Бред полный! — захохотал доселе стеснительно молчавший Микки. — Тут такое поднаписано, обхохочешься.

Вот вам первый способ остановить русский танк: засунуть лом или бревно в ходовую часть! Один наш солдат, Виену Лойма, здоровенный такой лось из Лоймаа, так и решил действовать. Припас заранее здоровенный лом, и когда на него пошел русский танк, сунул его под каток. Лом со страшным скрежетом обернулся вокруг гусеницы и выпал сзади, не причинив танку никакого вреда. Тогда упертый, как все лоймайцы, Виену схватил толстенное бревно и сунул его в гусеницу. Бревно тут же превратилось в охапку зубочисток, которых хватило бы на целую роту! А танк поехал себе дальше…

Способ второй: стрельба из дробовика в упор по смотровым приборам танка. Вилли Ваттонен привез из дому на фронт дробовик. И когда танк поехал прямо на него, встал, и ударил картечью по смотровым приборам! В ответ танк ударил из пулеметов. Бедный Ваттонен…

Наш фенрик Ильманен, в мирной жизни адвокат, написал авторам строгую претензию. В ответ они прислали нам телеграмму, в которой просили нас русских танков не бояться, и рекомендовали убирать и перепутывать с развилок дорожные указатели, чтобы русские танки в нашем тылу заблудились…

Но — великодушно добавил фельдфебель — к вашим иллюстрациям претензий никаких нет! Здорово нарисовано, дедушка…

…В очаге жарко и весело трещали березовые поленья, от которых исходил ровный, согревающий до сердцевины промерзших костей жар… Вот удивительное дело: нигде, кроме как в Лапландии, я не видел, чтобы вокруг печки создавали настоящее теплое царство! Поставят полочки, теплые скамеечки, выложат пол горшечным камнем — и вся большая семья лопарей живет вокруг живого огня всю долгую, морозную зиму.

Гостеприимный хозяин потчевал нас, разумеется, олениной! Ей-то, в сущности, всю зиму саами и питаются… Оленье мясо присутствовало на вытесанном из сосновых плах столе в сыром (вернее, замороженном) виде, настроганное тончайшими прозрачными ломтиками, перемешанное с брусникой, морошкой и голубикой; в вареном виде…

Ох уж этот вареный вид! Одетый в малицу хозяин, принесший с улицы очередной разносол (замороженное молоко), сначала сунул руку в корытце у входа, где в моче, регулярно собираемой всеми членами большой семьи, отмокали оленьи шкуры, тщательно помял их, а потом полез этой же рукой накладывать нам на деревянные, резные тарелки вареное мясо. Дитя природы, ебть…

Не пожалел хозяин и местного деликатеса: оленьего языка и нагретых в очаге костей, из которых, предварительно их разбив, надо было высасывать костный мозг…

Заметив, что я презрительно морщу нос (я же не собака, чтобы кости грызть!), подполковник наставительно произнес:

— Напрасно, Юсси, ты морду лица воротишь! Лесные саами здесь живут столетиями, и уж они-то знают, что в холода организму обязательно требуется горячая, жирная пища! А строганина с морожеными ягодами, это же естественный источник витаминов. Так что давай, улыбайся и наяривай… И не забудь потом сыто рыгнуть! А то наш хозяин на тебя обидится.

Услышав его слова, лопарь ответно радостно заулыбался, от чего его черные раскосые глаза на круглом, как тарелка, лице превратились в совершенные щелочки.

Хозяйка, в вязанной полосатой шапочке, между тем подала на стол какие-то хлебцы, радикально красного цвета. Попробовав их, я понял, что это весьма вкусно, но вот съедобно ли?

— А знаете ли, что у вас во рту? — конспиративным сценическим шёпотом, который слышно и на последнем ряду галерки, спросил меня старый модернист.

— Это …хлеб такой, да?

— Как бы не так! Лопари хлеба вообще почти не едят. Дорог он для них! Это сосновые опилки…

— К-как?!

— Да вот так., — подтвердил слова художника бывалый Микки. — Лопари обыкновенно сдирают кору с сосен почти у самого корня и потом собирают тонкие такие, совсем как бумага, внутренние оболочки, очищают их и кладут на солнце, чтобы они хорошенько подсохли. После этого их рушат пестом и ссыпают в довольно большие берестовые короба, которые зарывают в землю, желательно под песок. Там они остаются целые сутки. Затем над тем местом, где зарыты эти короба, разводят большой костер. И все, что там ни есть, проваривается в своем соку под землей и превращается в такую вот красную массу… Запах не дурен, а жрать просто невозможно!

— Для финского солдата ничего невозможного нет! Ешь, фельдфебель. Это приказ. — ласково улыбаясь хозяйке, довольно ощерившей редкие черные зубы, скомандовал подполковник.

— Есть…, — печально произнес Отрывайнен и стал со стоическим видом пережевывать угощение.

— А знаешь, парень, — толкнул его рукой в бок наш добрый возница. — что сейчас нам и самогон принесут?!

— Правда?! — радостно изумился Микки.

— Вот те крест! На angelica («На дягиле!» — перевел подполковник) настоянный. Но за угощение и самогон придется расплачиваться…