Билет на Марс - [4]

Но вот отец вошел в дом, и постукивание его тяжелых сапог, подбитых для носкости металлическими пластинками, казалось, ударяло по сердцу.

— А ну слазь! — приказал отец.

Юлий поспешно слез. Он знал, что отец, вспыльчивый и скорый на расправу, не любит, когда медлят или сопротивляются.

— Спалили со своим дружком курятник у Мартемьянихи? Спалили, говорю?

Юлька молча пожал плечами: что же поделаешь, спалили.

— Ославил меня на всю Уньчу, да еще и радуется!

— И не радуюсь я… наоборот!

— Я тебе дам «наоборот», паршивец!

И как-то очень быстро в руках отца оказался старый солдатский ремень с порезами — на нем он всегда правил бритву — и звучно зашлепал по спине, ниже спины… Юлька не заорал, как обычно, во все горло, даже не вскрикнул ни разу. С мрачным лицом, насупленными золотистыми бровями, с глазами, сухими и полными боли, залез он после наказания на полати. Шестилетний брат Васька забрался вслед за ним, прижался головой к Юлькиной груди, успокаивал:

— Больно? Мне тоже вчера попало. А ты не реви…

Нет, Юлька не плакал.

Гешу мать встретила за воротами. По ее осунувшемуся лицу, строгим и печальным глазам Гешка понял, что она все знает. Увидев Гешкины забинтованные руки, мама совсем неожиданно заплакала и, вытирая глаза веревочной авоськой, которую держала в руках, потянула сына домой:

— Как же это, Гена? А? Очень больно тебе?

Она положила Гешкины руки на свои ладони, точно взвешивая, которая из них тяжелее. Гешка хотел показать себя настоящим мужчиной. Еще дорогой он решил отвечать бодро, весело и не признаваться, что ему невмоготу. Но не выдержал и чистосердечно признался:

— Больно, мама!

— И зачем это вы сделали? А? Зачем? — спрашивала она своим тихим, скорбным голосом. — Сожгли курятник… Могли бы и дом ненароком спалить. Не дай бог, и сами бы пострадали. Не игрушка это… Ну делайте вы модели, а зачем порохом-то их начинять? Как я переволновалась! А можно ли мне, при моем-то здоровье!..

Мать рассказывала про свою болезнь, стыдила Гешку. Лучше бы отругала легче бы было. Глубоко вздохнув, она встала и, шаркая по полу старенькими туфлями, подошла к комоду, вынула из шкатулки деньги, завернутые в носовой платок.

— Требует Мартемьяниха возместить убытки… Триста рублей запросила. Придется отдать. А не отдашь — она законно в суд подаст. А я-то эти деньги на зимнее пальто себе копила. Вот и осталась опять на зиму в старой шубейке!

Отсчитав добрую половину денег, завернув их в клочок газеты, мама торопливо вышла из дому.

С великим трудом она скопила эти деньги, а теперь по его, Гешкиной, дурости будет мерзнуть на лютых уральских морозах. Гешке стало так жаль мать, так стыдно за себя, что он не выдержал, бросился на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, заплакал. Да, Гешка, коновод уньчанских ребят, космонавт Гешка, у которого мускулы схожи по твердости со стальными шариками, плакал обильными мальчишескими слезами и шептал:

— Я верну, мама, тебе эти деньги! Будет у тебя зимнее пальто! Будет!..

Ермаковы сокровища

Несмотря на неудачу, Геша не оставил свою заветную мечту стать космонавтом. За время болезни он перечитал в библиотеке все книги, в которых хотя бы только намеком говорилось о планетах. А карту звездного неба выдрал из старого журнала и приколол над кроватью.

Когда руки его зажили и тетя Зина сняла бинты, Гешкина кипучая энергия нашла новое применение. Он решил помочь науке в подготовке подопытной собаки для полета в космос.

Гешка вычитал в журнале: собаки, что поднимаются в ракетах в стратосферу и ионосферу, да и знаменитая Лайка со второго спутника, проходили специальную тренировку перед полетами. Так почему бы ему, Гешке Круглову, не подготовить такую собаку, а потом передать ее в руки исследователей космоса? Ничего тут плохого нет…

У Гешки был пес, по кличке Гром, и, естественно, Гешка обратил свое внимание на этого злополучного пса.

Гром попал в дом Кругловых два года назад. Мать подобрала его, полудохлого, в канаве. Глаза у щенка гноились, он не мог стоять на ногах и все ложился на живот. Всей семьей щенка выходили, он быстро окреп и как-то незаметно вырос.

Это была небольшая плотная собака на коротеньких ножках-культях, выгнутых скобками. Морда у Грома спереди сплюснута, да так, что нижняя челюсть вылезла вперед, ощерив зубы. Одно ухо поставлено торчком, другое повисло треугольной лохматой тряпочкой. Шерсть на морде взъерошена, из ее черных завитков торчат два зорких глаза и замшевый, всегда мокрый нос. Собака, несмотря на свой неказистый вид, была отважной, умной и, как говорила мать, сторожкой.

Первая дрессировка Грома началась с того, что Геша сшил для собаки сбрую, которую пропускал под живот и застегивал на спине. Грому эта неудобная штука не понравилась, и он катался по земле, пытаясь зубами стащить ее. Но Гешкины грозные окрики заставили собаку смириться, и Гром вскоре привык к сбруе.

Затем Гешка стал приучать Грома к высоте. Он пришил к сбруе кольцо, привязал к нему веревку. Второй конец ее перебросил через перекладину, которая поддерживала крышу крыльца, и потянул.

Гром оторвался от земли, испуганно завизжал, мотая в воздухе кривыми короткими лапами… После десяти подъемов он уже привык к этому неестественному для собаки положению и вел себя спокойнее, тем более что после каждого сеанса Гешка угощал собаку кусочком сахару, до которого Гром был весьма охоч.