Билет на балкон - [36]

– Вместе с родителями. Они погибли при бомбежке в Новороссийске. Перед войной мы жили в Новороссийске.

– А я знаешь как хочу умереть? Вот в такой день. Чтобы прошел дождь, все было ярко, свежо. И под огромным дубом в полдень, на поляне. Слышишь, как шелестит листва. Потом заснуть и не проснуться. Но чтобы не знать об этом. Думать о том, что вечером буду купаться в море, что буду идти к нему не спеша по мягкой от мокрой пыли дороге и чтобы через дорогу – вечерние косые тени…

– Слишком красиво. Так не бывает.

– А я вот сделаю. И возьму тех девочек. Я буду думать, что мы пойдем втроем и будем болтать всякую чепуху. В романе можно. Здесь я бог. Помнишь про тот костер, что мы видели с балкона? Так и здесь, я буду все видеть, все знать. Ах, старик, какой роман мы с тобой напишем! Это находка, это настоящее. Роман о бесполезно прожитой жизни. Слушай! Это же идея! Давай сделаем так. Назовем его по-другому. Просто «Василий». А внизу: «Роман о бесполезно прожитой жизни». Ну и пусть, что раскрывается замысел. Чего нам бояться? Кто не захочет – пусть не читает. Тем хуже для него. Пошли, мне не терпится писать. Начнем завтра же с утра. Сделаем зарядку, искупаемся, подзакрепимся и начнем. В обед – перерыв, загорание, потом опять работа, а вечером – в кино или возьмем лодку, если будет лунная ночь. Ну как, идет?

Товарищи поднялись с камней и пошли вниз. Глорский много, возбужденно говорил. Роман почти был готов. Осталось только сесть и написать.

На полпути к морю дорога вышла к большей террасе, на которой росла дубовая роща. С десяток мощных деревьев было обнесено плетеной изгородью. Внутри изгороди стадо красно-белых коров жевало жвачку и равнодушно смотрело на блестевшее металлическими полосками море, идущий вдали белый теплоход и дымящий высокими трубами порт, который отсюда, с высоты, сам напоминал корабль с палубами-площадями, трещинами на палубах, заросшими мхом зелеными деревьями, трубами-пушками. Корабль кормой упирался в горы, а носом сбегал в залив. Белые барашки волн бились о его борта.

В роще было сыро, прохладно и пахло прелым навозом.

– Напьемся? – спросил Глорский. – Эй, хозяин! – крикнул он.

Одна из коров повернула голову, остальные продолжали смотреть в сторону моря. Они обошли баз и нашли сруб, врытый в землю у подножия обрыва, из которого струился, весело играл белыми песчинками прозрачный родник. Рядом лежало наполовину ушедшее в землю, отполированное сверху бревно. Трава была вытоптана и усеяна окурками. Очевидно, это место было местом отдыха пастухов. Друзья напились и уселись на бревно.

– Ноги еле двигаются, – пожаловался Глорский.

– Ничего, скоро море. Отдохнем…

– Работать будем, а не отдыхать.

– Ого! Я вижу, ты взялся основательно.

– А ты что думал? Пора, старик, пора. Как-никак скоро сорок. Христа уже в тридцать три распяли. А мы что сделали? Ты так и не ответил, будешь писать со мной?

Игорь задумчиво катал в ладонях складной стаканчик.

– Нет, Борь, – наконец сказал он.

– Почему?

Кутищев смотрел в землю.

– Ты знаешь…

– Что я знаю?..

– Знаешь, что я не смогу писать, как ты. У тебя это как-то легко, сразу… Я все думаю о твоем старике. Из головы не выходит. Я бы прошел мимо. Старик как старик. Да и вообще…

– Чего ты расхныкался, в самом деле! Старый, злобный, античеловеческий нытик. Я вижу, тебе мой старик не дает покоя? Бери его на здоровье с потрохами! И давай кончать. Пошли, а то я успею забыть первую часть.

– Родителей убило совсем случайно. Глупая какая-то бомба… На огороде… Там одни огороды, ничего не было больше. За всю войну только одна бомба и упала там. И надо же… Женился… Такая славная жена попалась… Умерла… Тоже глупая, случайная смерть… Решил писателем стать – и тут ничего не получается. А я ведь работаю не так, как ты, наскоком. Я ежедневно шесть часов пишу – минута в минуту. Десять раз страничку переделываю… Товарищи все зовут: садись на такси, хоть жизни хлебнешь настоящей, весь Крым изъездишь, людей повидаешь, денег заработаешь. А ведь и в самом деле идиот я какой-то. Сел бы на такси и горя не знал, крутил бы баранку. А сейчас придешь с работы и вкалываешь за здорово живешь до двенадцати ночи. Перечитаешь – и за волосы себя отодрать хочется, так противно.

– Это же здорово. Когда самому себе не нравится – значит, хорошо написано. Давно известно.

– У пацанов такой сейчас возраст: и того хочется попробовать, и этого, а я держу их на голодном пайке. Чокнутый папаша. Пишет всякую чепуху, вместо того чтобы делом заниматься. Брошу все к черту… Графоман проклятый.

– Ну хватит! В самом деле. Нагнал тоски! Ты хороший, добротный писатель. В лучших русских классических традициях. Понял? Пишем роман вместе, и никаких гвоздей! У нас счастливое сочетание. У меня – выдумывать всякие штуки, чтобы глушить читателя. У тебя – усидчивость, детальное описание, все такое разное, чтобы дать ему отдохнуть.

Кутищев покачал головой.

– Нет. Я так решил. Не забывай, что у меня воля посильнее твоей. Писать будешь ты, а я на это время стану начальником твоей охраны. Чтобы тебя никто не совратил.

Им удалось расположиться очень удобно, в том самом леске, который они видели с горы. Палатку поставили в тени двух деревьев, чуть на взгорке, так, чтобы было видно море. Перед входом имелась лужайка с выгоревшей на солнце травой, довольно чистая.