Билет без выигрыша - [9]

Шрифт
Интервал

- Нет, лучше к огню пойдем! - сказал Иона. - А то здесь не увидишь ничего!

Возле костра стало видно: передо мной - монитор Atari, о чем свидетельствовала надпись ниже экрана. В те годы "писишник" был редкостью, из моих знакомых только Сильвия печатала свои статьи на компьютере, я же, к примеру, пробавлялся машинкой. И потому молчал, погруженный в созерцание технического чуда, купить которое пока не позволяли средства. О, какие непредсказуемые ветра дуют в желудке этого города-кита, какие хитрые лабиринты и ловушки подстерегают попавшего сюда простодушного Иону! Он же не знает, дурачок, что эти экраны оживают только при наличии процессора и клавиатуры с мышкой, а тогда надежда заработать денег и вырваться из чрева химера, и болтание по желудку продолжится, пока Иону не схватят злобные центурионы и не отведут в местный "обезьянник". Стоящие вокруг костра молча смотрели на черный экран, ожидая увидеть то ли выпуск новостей, то ли сообщение о выдаче бездомным пособия, и вдруг показалось, что среди них мелькнул Малеев. Конечно, он здесь! Смотрите, малеевы-ионы, на этот глаз заморского Вия, а он будет смотреть на вас!

Когда я разъяснил ситуацию, послышалась молдавская ругань, русский мат, после чего Иона со злостью пнул монитор. Потом еще кто-то пнул и еще, - чудо техники превратилось в футбольный мяч. Послышался звон стекла, хлопок (разбили трубку?), но "футболисты" не останавливались, с каким-то остервенением долбая несчастный Atari.

- Вот шайтан-арба! - азартно покрикивал мужик в тюбетейке. - Когда разломаешься, а?!

Монитор запихали в костер, но и там обладатель тюбетейки, поднимая снопы искр, старался достать палкой это западное исчадие. Я вдруг подумал, что Патрику бы это понравилось, но попади сюда Сильвия или Франсуа... Зря вы, ребята, откликнулись на смутный зов страны, ударенные кто Достоевским, кто Станиславским, кто своим происхождением, как Джордж, обнаруживший в четвертом колене русскую родню и двинувший в слависты. Пред тем как выдавать сюда визу, я бы каждого в принудительном порядке провел по трем вокзалам: вот эта тюбетейка нравится? А ворюга из Устюга? Нельзя сказать, господа слависты, что эта "тварь дрожащая" долго размышляла над тем, имеет ли она "право", тут все намного проще, так просто, что жутко делается! Чего?! "Скифы"?! Нет, мы не скифы, мы - другие, еще неведомые (даже самим себе) избранники, которые сожгут к едрене фене плоды ваших интеллектуальных усилий, как сожгли этот жалкий монитор!..

От огня пластиковый корпус начал плавиться, и вскоре повалил едкий черный дым.

- Вот, блин, навоняли! Когда Васька горел, и то меньше вони было!

Реплику подал мужик в форменной железнодорожной тужурке, чтобы тут же выслушать возражение женщины с перевязанной платком щекой:

- Ну сказал! Когда Васька горел, по-другому воняло! Человек по-особому горит!

- Ага, как дерьмо, то есть кизяк! Эй, Рустам, видел, как горит кизяк? Вы там в степи, наверное, его как топливо используете? Да плюнь ты на этот чемодан, лучше выпей с нами!

Рустам вытер тюбетейкой лоснящуюся физиономию, подошел к нам, но пить отказался.

- Ну извини, дури твоей любимой сегодня нет! А ты будешь? Ты, я вижу, новенький. Откуда? Из Питера?! Надо же: как Васька покойный!

- Васька из Луги был! - опять возразила женщина. - Это за сто километров от Питера!

- А какая, на фиг, разница? Гореть все одинаково будем... Ладно, на, выпей! Был бы из Москвы - не дал бы, честное слово, не люблю здешних козлов!

Прихлебывая вонючий портвейн, я слушал про пьяного вусмерть Ваську, что глубокой ночью, когда все спали, вкатился в костер и, задохнувшись от дыма, стал гореть; кто-то проснулся, кинулся вытаскивать, а нечего, уже не человек - головешка! Об этом говорилось увлеченно, с подробностями, дескать, на нем такая же черная тужурка была, так от нее одни блестящие пуговицы остались! А вот когда Тузика жарили...

- Тьфу на тебя, козел! - плюнула женщина. - Про это бы хоть не рассказывал!

Рустам что-то угрожающе забормотал, отплевываясь, отчего "железнодорожник" (так я его назвал) расхохотался:

- Глянь, и этот чурек чего-то вякает! Мудило необразованное! Если вы там одних баранов жрете, то и другие должны? - Меня схватили за руку. - Это Ким его прибил, ну, Тузика, потому что простудился!

- Кто простудился? - пробормотал я. - Тузик?

- Какой Тузик?! Ким, кореец, в прошлом месяце тут болтался, а потом в Сибирь умотал! Собачатина - она же, по их понятиям, от простуды лечит, да что там - туберкулезных на ноги ставит! Вот Тузику и настал капец... А главное, я тоже тогда кашлял сильно, и этот черт узкоглазый говорит: давай собака кушать, сразу будешь здоровый! Сказано - сделано. Потом вот этих придурков угощали, и никто даже не догадался!

- Тьфу! - опять сплюнула женщина.

- Чего тьфукаешь-то? Жрать-то жрала, только за ушами трещало!

- Ага, жрала! Чуть не блеванула, когда сказали про Тузика!

Чувствуя, что тоже готов блевануть, я залпом влил в себя портвейн и двинулся в темноту.

Длиннющий подземный переход был пуст, будто прямая кишка, очищенная клизмой. Лишь я, одинокий кусок материи, плыл в этой пустоте, на финише пищевода города-кита, который никак не мог от меня освободиться. "Ага! сказал я себе, увидев впереди три... нет, четыре фигуры. - Вот эти и освободят! Так освободят, что..." В голове завертелось что-то про четверых, что поднимались по лестнице, держа обувь в руках. У этих, правда, обувь была на ногах, зато один держал руку в кармане - зачем?! "И вот тут случилось самое ужасное: один из них, с самым свирепым и классическим профилем, вытащил из кармана громадное шило с деревянной рукояткой..." Фигуры приближались, лица обретали черты, и ничего хорошего эти черты не обещали.


Еще от автора Владимир Михайлович Шпаков
Возвращение из Мексики

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Песни китов

Владимир Михайлович Шпаков — прозаик, эссеист, критик, постоянный автор «ДН». Живет в Санкт-Петербурге. Последняя крупная публикация в нашем журнале — роман «Смешанный brak», «ДН». № 10–11, 2011.Владимир Михайлович Шпаков — прозаик, критик, драматург. Родился в 1960 году, в городе Брянске. С 1977 года — питерский житель, где закончил Ленинградский электротехнический институт, после чего работал в оборонном НИИ, на гражданском и военном флоте, в малотиражной прессе и т. д. Продолжил образование в Литературном институте им.


Смешанный brак

Новый роман петербургского писателя Владимира Шпакова предлагает погрузиться в стихию давнего и страстного диалога между Востоком и Западом. Этот диалог раскрывается в осмыслении трагедии, произошедшей в русско-немецком семействе, в котором родился ребенок с необычными способностями. Почему ни один из родителей не смог уберечь неординарного потомка? Об этом размышляют благополучный немец Курт, которого жизнь заставляет отправиться в пешее путешествие по России, и москвичка Вера, по-своему переживающая семейную катастрофу.


Рекомендуем почитать
Дорога в бесконечность

Этот сборник стихов и прозы посвящён лихим 90-м годам прошлого века, начиная с августовских событий 1991 года, которые многое изменили и в государстве, и в личной судьбе миллионов людей. Это были самые трудные годы, проверявшие общество на прочность, а нас всех — на порядочность и верность. Эта книга обо мне и о моих друзьях, которые есть и которых уже нет. В сборнике также публикуются стихи и проза 70—80-х годов прошлого века.


Берега и волны

Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.


Англичанка на велосипеде

Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.


Необычайная история Йозефа Сатрана

Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.


Как будто Джек

Ире Лобановской посвящается.


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.