Биг Сур - [15]
А на книжной полке старая фотка: мы с Коди, обнявшись за плечи, молодые, на залитой солнцем улице -
Я бросаюсь в объяснения насчет той прошлогодней истории когда меня пригласили к ним в тюрьму читать какую-то лекцию о религии – Дэйв Уэйн должен был привезти меня и подождать у тюремной стены, а я пошел бы туда один, наверное с заначенной бутылочкой в кармане для поддержания бодрости духа (думал я), и большие охранники проводили бы меня в актовый зал где сидела бы сотня зэков, в том числе Коди, весь такой гордый, в первом ряду – И я начал бы с того что сам однажды попал в кутузку и не имею никакого права читать им лекцию о религии – Но все они одинокие заключенные и им все равно о чем я говорю – Короче, все уже было решено, и вот настает большое утро, а я вместо этого валяюсь вусмерть пьяный на полу, уже полдень, слишком поздно, тут же на полу Дэйв Уэйн, «Вилли» стоит снаружи готовый везти нас в Сан-Квентин, но уже поздно – Но сейчас Коди говорит: «Ладно, дружище, я все понимаю» – Правда, наш друг Ирвин сделал это, прочел там лекцию, но Ирвин вообще способен на такие вещи, он более общественная личность чем я, он может пойти и прочесть заключенным самые свои безумные стихи, что он и сделал, и весь тюремный двор загудел в возбуждении, хотя по мне все-таки не следовало, вообще я считаю что приходить в тюрьму с воли иначе как на свидание – слишком ЗНАКОВЫЙ поступок – И я говорю об этом Коди, а он не отрываясь от своей шахматной задачки: «Опять пьешь, да?» (что он ненавидит, так это когда я пью).
Мы помогаем ему разогнать «нэш», потом некоторое время пьем и беседуем с Эвелин, красивой блондинкой которую уже хочет молодой Рон Блейк и даже Дэйв Уэйн хочет, но ей не до того, ей утром детей провожать в школу и в танцкласс; все орут как дураки, пытаясь произвести на нее впечатление, а она не замечает никаких намеков и единственное чего хочет – остаться со мной наедине и поговорить о Коди и его последних увлечениях.
В частности Билли Дэбни, его любовница, грозится полностью отнять Коди у Эвелин, но об этом позже.
Потом мы едем на шоссе в сторону Сан-Хосе, к Коди на работу – Он в защитных очках и шурует как Вулкан в своей кузнице, расшвыривая покрышки с фантастической силой, годные в одну высокую кучу, «Эта не годится» – в другую, хрясь, бум, одновременно читая фантастическую длинную лекцию о покрышках, приводящую Дэйва Уэйна в восхищение – («Господи, как он может все это делать, да еще объяснять одновременно») – Но я собственно к тому, что теперь Дэйв понял за что я всегда любил Коди – Вместо желчного отсидевшего бедолаги перед ним великомученик Американской Ночи в защитных очках, который два часа умудряется веселить друзей забавными объяснениями и при этом до йоты выполнять работу за которую ему платят – Срывать покрышки с колес, швырять на станок, управляться с ревущей струей пара и при этом выкрикивать пояснения, бросаться, нагибаться, швырять, сдирать, – пока наконец Дэйв Уэйн не сказал что сейчас просто на месте умрет от смеха или разрыдается.
И мы едем обратно в город, в сумасшедшую меблирашку, где продолжаем пьянствовать, так что я вырубаюсь мертвецки пьяный на полу как обычно в этом доме и просыпаюсь утром со стоном, далеко-далеко от своей чистой лежанки на крылечке в Биг Суре – Ни криков соек, ни журчанья ручья, я опять в этом городе-ловушке, я попал.
14
Вместо соек и ручья из столовой доносится грохот бутылок, там орет и орудует Лекс Паскаль, я вспоминаю как в прошлом году будущая жена Джерри Вагнера разозлилась на Лекса, швырнула в него через всю комнату полугаллоновой бутылью токайского и попала прямо в глаз, а впоследствии уплыла в Японию и они с Джерри сочетались там браком согласно какой-то невероятной дзенской церемонии, об этом писали во всех газетах, старина же Лекс огреб настоящую рану, я пытаюсь перевязать его в ванной наверху приговаривая: «Уже вроде не кровит, все будет нормально, Лекс» – «Я тоже канадский француз» – говорит он гордо, и когда мы с Дэйвом и Джорджем Басо собираемся обратно в Нью-Йорк, дарит мне на прощанье медальон Святого Христофора – Не в этой сумасшедшей битнической меблирашке, а где-нибудь на ранчо жить бы такому парню как Лекс, сильному, красивому, неутолимо жаждущему вина и женщин – С грохотом бьются бутылки, из колонки гремит «Торжественная месса» Бетховена, и я засыпаю на полу.
Просыпаюсь наутро, конечно со стоном, но предстоит важный день, мы едем в туберкулезную больницу навестить Джорджа Басо – Дэйв возвращает меня к жизни: приносит кофе и вино, на выбор – Каким-то образом я проснулся на полу у Бена Фэгана, видимо разглагольствовал с ним до рассвета о буддизме – тот еще буддист.
Уже сложно, а тут является еще и Джоуи Розенберг, странный паренек из Орегона, длиннобородый, с волосами до плеч как у Рауля Кастро, в прошлом чемпион Калифорнии по прыжкам в высоту среди старших школьников, при росте 5 футов 6 дюймов он умудрялся взять высоту в шесть футов десять дюймов! и теперь легконого приплясывает проявляя свою прыгучесть – Странный спортсмен, внезапно решивший стать эдаким битническим Иисусом, и юные синие глаза действительно светятся искренностью и чистотой – Глаза настолько чисты что дикую шевелюру и бороду как-то не замечаешь, а еще у него драная но по-своему элегантная одежда («Появились новые битники-денди, он один из первых, – сказал мне МакЛир несколько дней спустя, – слыхал? новая странная андерграундная тусовка битников или как их еще назвать, одеваются по-особому лихо, как денди, хотя это может быть просто джинсовый пиджак и блестящие широкие брюки, и всегда какие-нибудь особенные ботинки и рубашки, или скажем роскошные штаны, причем неглаженые, и к ним рваные тапочки») – На Джоуи какое-то мягкое коричневое одеяние типа туники и лас-вегасские спортивные ботинки – И когда взгляд его падает на мои разбитые синие теннисные тапочки, которые я носил в Биг Суре если натирал ноги в каменистых походах, он немедленно предлагает махнуться, меняет шикарные спортивные ботинки (светлой необработанной кожи) на мои дурацкие тесноватые но по-прежнему отличные тапочки которые я ношу так как волдыри с монтерейской трассы все еще дают о себе знать – И мы меняемся – Я спрашиваю о нем Дэйва: Дэйв говорит: «Один из страннейших и милейших людей которых я знаю, появился около недели назад, на вопросы, что он собирается делать, не отвечает, только улыбается – Как-то просто хочет во все врубаться, смотреть, радоваться и никак особенно не высказываться – Предложат ему: «Поехали в Нью-Йорк» – он подпишется тут же – Вроде как странствует, понимаешь, опять же молодость, нам старым мудакам не грех у него поучиться, в том числе вере, у него есть настоящая вера, по глазам видно, он всегда верит, куда и в чем ни шел бы, как Христос, наверное».
Джек Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры – писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу. Именно роман «В дороге» принес Керуаку всемирную славу и стал классикой американской литературы.
"Бродяги Дхармы" – праздник глухих уголков, буддизма и сан-францисского поэтического возрождения, этап истории духовных поисков поколения, верившего в доброту и смирение, мудрость и экстаз.
После «Биг Сура» Керуак возвращается в Нью-Йорк. Растет количество выпитого, а депрессия продолжает набирать свои обороты. В 1965 Керуак летит в Париж, чтобы разузнать что-нибудь о своих предках. В результате этой поездки был написан роман «Сатори в Париже». Здесь уже нет ни разбитого поколения, ни революционных идей, а только скитания одинокого человека, слабо надеющегося обрести свое сатори.Сатори (яп.) - в медитативной практике дзен — внутреннее персональное переживание опыта постижения истинной природы (человека) через достижение «состояния одной мысли».
«Ангелы Опустошения» занимают особое место в творчестве выдающегося американского писателя Джека Керуака. Сюжетно продолжая самые знаменитые произведения писателя, «В дороге» и «Бродяги Дхармы», этот роман вместе с тем отражает переход от духа анархического бунтарства к разочарованию в прежних идеалах и поиску новых; стремление к Дороге сменяется желанием стабильности, постоянные путешествия в компании друзей-битников оканчиваются возвращением к домашнему очагу. Роман, таким образом, стал своего рода границей между ранним и поздним периодами творчества Керуака.
Еще при жизни Керуака провозгласили «королем битников», но он неизменно отказывался от этого титула. Все его творчество, послужившее катализатором контркультуры, пронизано желанием вырваться на свободу из общественных шаблонов, найти в жизни смысл. Поиски эти приводили к тому, что он то испытывал свой организм и психику на износ, то принимался осваивать духовные учения, в первую очередь буддизм, то путешествовал по стране и миру. Единственный в его литературном наследии сборник малой прозы «Одинокий странник» был выпущен после феноменального успеха романа «В дороге», объявленного манифестом поколения, и содержит путевые заметки, изложенные неподражаемым керуаковским стилем.
Еще при жизни Керуака провозгласили «королем битников», но он неизменно отказывался от этого титула. Все его творчество, послужившее катализатором контркультуры, пронизано желанием вырваться на свободу из общественных шаблонов, найти в жизни смысл. Поиски эти приводили к тому, что он то испытывал свой организм и психику на износ, то принимался осваивать духовные учения, в первую очередь буддизм, то путешествовал по стране и миру.Роман «Суета Дулуоза», имеющий подзаголовок «Авантюрное образование 1935–1946», – это последняя книга, опубликованная Керуаком при жизни, и своего рода краеугольный камень всей «Саги о Дулуозе» – автобиографического эпоса, растянувшегося на много романов и десятилетий.
Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.