Библиотекарь, или Как украсть президентское кресло - [10]

Я заметил, где-то минут через сорок после дневного приёма лекарств (четыре часа) на Стоуи нападает мечтательное настроение, в этом лирическом настроении, к примеру, в первый день он начал цитировать мне Киплинга. Он принялся бормотать какие-то стихи, с большим чувством, но очень тихо. Чтобы разобрать, что он бормочет, я был вынужден наклониться к нему:

When the judge saw Reilly’s daughter

His old eyes deepened in his head,

Sayin’ «Gold will never free your father,

The price, my dear, is you instead».

«Oh, I’m as good as dead», cried Reilly,

«It’s only you that he does crave

And my skin will surely crawl if he touches you at all.

Get on your horse and ride away».

Но она осталась и отдалась судье, судья же взял и повесил её отца. Текст очень похож на баллады Чайльд-Гарольда или сборник стихов Бобби Бёрнса, однако это не Чайльд-Гарольд и не Бобби Бёрнс, а Боб Дилан, 1963 год. Песня называется «Семь проклятий». Никогда бы не подумал, что мистеру Стоуи может нравиться Боб Дилан.

Более того, он знал и «Анатею», песню, написанную Нейлом Ротом и Лидией Вуд и исполняемую Джуди Коллинз, в которой рассказывается очень похожая история. И там и там главные герои крадут жеребцов и их обоих заковывают в наручники. И там и там, чтобы спасти своего отца (Рейли) или брата (Анатея), женщины предлагают сначала золото, потом отдаются судьям, но оба судьи не держат своего слова, Рейли и Лазло Фечер умирают, женщины проклинают судей.

— А помните, как именно они их прокляли? — голос Стоуи звучал очень грустно и печально.

— Я честно попытался вспомнить. «Кажется, она сказала, что ни один доктор его не излечит».

— А вы верите в проклятия?

Тут в дверь постучали, и почти сразу же в комнату вошли два человека, мужчина и женщина. Первое что бросалось в глаза — военная выправка первого. Он отчеканил: «Доброе утро, сэр» и выпрямился, хотя казалось, что более прямым быть уже невозможно, его голос звучал так чётко, так по-военному, было даже странно, что он не вскинул руку к голове. Голубоглазый, светловолосый, пышущий здоровьем, в хорошо сшитом костюме, ухоженный, ботинки натерты до блеска. На галстуке приколота эмблема морской пехоты. Узел на галстуке безупречен, а воротничок наглухо застёгнут.

Но, конечно же, в первую очередь моё внимание привлекла женщина, пришедшая вместе с ним. Белая кожа, василькового цвета глаза, иссиня чёрные волосы. Высокие скулы и разрез глаз выдавали в ней индейскую кровь. Но описывать её красоту было всё равно, что описывать картины Стоуи или его антикварную мебель. Женщина был настоящей. Настоящей, умной и загадочной.

Они поздоровались со Стоуи и посмотрели на меня. Я глядел на неё во все глаза и думал, что во мне так заинтересовало этих двоих. Или мне это только показалось?

Я и глазом не успел моргнуть, как Стоуи снова стал самоуверенным миллиардером. Преображение было просто мгновенным, с такой скоростью преображаются герои в сказках. «Привет, Джек, — обратился он к военному. — Привет, моя милая Ниоб».

«Моя милая Ниоб», повторил я про себя. Ниоб посмотрела на меня, но по её лицу догадаться о чем-нибудь было невозможно. В отличие от лица Джека. На нем отразилось всё, что он думает по поводу лёгкой небрежности в одежде, неподстриженных под машинку тёмных кудрей и тёмных глаз.

— Дэвид, — представил меня Стоуи.

— Полковник Морган, — протянул Джек руку. Я ждал крепкого рукопожатия и уже заранее приготовился, но он сначала смерил меня взглядом.

— Очень приятно, Дэвид…

— Голдберг.

— Голдберг, — улыбнулся военный.

Эх, хотелось мне, конечно, назвать его сукиным сыном, но антисемитизм его был едва уловим, в конце концов, он же не начал говорить о том, что евреев следует утопить или загнать в сараи вместе с овцами, скорее он просто отнёс меня к определённой группе людей со своими правилами и запретами. К примеру, скажи я что-то, мне ответят, что я всё принимаю слишком близко к сердцу. А если мы углубимся в проблему, то уверен, что не успею сосчитать и до десяти, а уже буду лежать носом в пол и очень удивляться, как это я сюда попал.

— Полковник? — спросил я.

— В отставке. — Это было правдой. Он был ещё относительно молод, но уже вышел в отставку.

— Джек — герой второй Войны в заливе, — включился в разговор хозяин. — Именно благодаря Джеку и его товарищам у нас есть съемки освобождения Джессики Линч.

— А где вы работаете теперь?

— В Министерстве внутренней безопасности, — ответил Джек тоном, который ясно говорил: «Не спрашивайте меня больше об этом, я ничего не могу вам рассказать».

— Вот как, — ответил я и посмотрел на Ниоб. Мне бы хотелось написать о ней стихотворение. К сожалению, я плохой поэт, а просто рифмоплётствовать мне бы не хотелось.

— А чем занимается Дэвид? — спросил Джек у Стоуи.

Когда Стоуи ответил, что я — его новый библиотекарь, я понял, что упал в глазах Джека ещё больше, для него я был теперь просто старой девой. Я занервничал и оглянулся на Ниоб. Мне показалось, что она восприняла эту информацию с куда как меньшим разочарованием. Её глаза словно бы состояли из многочисленных полупрозрачных слоев, в которых плавала загадка. Это были глаза хорошей актрисы, которая могла заставить вас броситься к ней с расспросами, и за секунду до того, как она заговорит и разобьёт этим все ваши надежды, нежно поцеловать её. Вы будете просто смотреть в её глаза и видеть в них все, что вам бы хотелось.