Библиотека плавательного бассейна - [36]

Судя по виду, Льюис не собирался унижаться до ответа на подобные вопросы. Этот усатый тип с квадратной головой и коротко подстриженными седеющими волосами терпеливо шел сзади, и лицо его было абсолютно бесстрастно.

— Вы не говорили, что он придет.

— Ах, вздор, вздор! Я давно предупреждал вас, что жду на чашку чая замечательного юного гостя. Подумать только, как вы загорели, молодой человек!

Мы как раз остановились перед зеркалом, и я решил лишний раз увидеть подтверждение этих слов. Было начало мая, погода стояла чудесная, и я уже стал таким же смуглым, как некоторые молодые метисы, принимавшие душ в «Корри». Волосы, правда, немного выгорели, да и глаза, когда я встретился взглядом с самим собой, показались мне чарующе светлыми. Такой же слабый эффект порочности восхитил меня в худом приятеле Джеймса в бассейне. Чарльз тяжело положил руку мне на плечо.

— Цвет, кажется, наподобие песочно-коричневого. Здорово, просто здорово.

С минуту он тоже с удовольствием разглядывал наше групповое отражение, пряча глаза от пристального взгляда более рослого Льюиса, топтавшегося сзади. За всем этим крылась некая странная и, как мне показалось, трогательная история.

— Идемте в библиотеку, — сказал Чарльз и подтолкнул меня в спину так, словно хотел придать решимости. — Принесите чай туда, Льюис, будьте добры.

— Я же чищу серебро, неужели не ясно? — недовольно ответил Льюис.

— Ну, небольшой перерыв не повредит — к тому же я уверен, что вы и сами не прочь выпить чашечку. Потом можете опять чистить серебро. То, что от него осталось.

Льюис, поразмыслив, кивнул ему и молча удалился. Мы вошли в комнату, расположенную слева от входной двери.

Библиотекой эту комнату, такую же тесноватую, как и все прочие в доме, можно было назвать лишь с большой натяжкой. Правда, она была битком набита книгами. Одни хранились во внушительном, эклектично украшенном книжном шкафу с дверцами в виде готических окон; другие стояли на полках, лежали на столах и на полу — в стопках, напоминавших колонны в римских банях. Если комнату и отделывали когда-то панелями, то их больше не было видно. Стены побелили, а над дверью нарисовали розовато-серый фронтон — возможно, предполагалось создать иллюзию рельефного изображения; внутри изобразили античные статуи в различных позах, и я едва не пришел в смятение, заметив, что под тогами и туниками у всех торчат неправдоподобно большие фаллосы.

— Забавные ребятишки, не правда ли? — сказал Чарльз, с трудом пробираясь к креслу. — Проходите, садитесь, мой дорогой, поболтаем немного о том о сем. Мне ведь целую вечность не с кем было поговорить.

Мы сели по обе стороны от пустого камина, в котором стоял огромный кувшин с камышом и павлиньими перьями. Над каминной полкой с маленькими медными часами висел нарисованный пастелью в натуральную величину портрет чернокожего мальчика — лишь голова и плечи, слабая улыбка и большие выразительные глаза, говорящие о счастье и преданности.

— Ну что, были сегодня в «Коринфском клубе»?

— Нет… предпочитаю ходить туда по вечерам. Заеду прямо отсюда.

— Гм, гм. Что ни говорите, а вечерами в клубе бывает всё больше народу. По правде сказать, боюсь, там становится чересчур многолюдно. К тому же некоторые очень грубы и вспыльчивы, вы не находите? На днях какой-то юный головорез обозвал меня старым онанистом. Что в таком случае лучше — вступить в перепалку или попробовать отшутиться? Я сказал: уверяю вас, я уже давно вышел из этого возраста. Но он, знаете ли, даже не улыбнулся. Очень плохо, когда люди не улыбаются. Похоже, это какое-то новое поветрие…

Я представил себе, как старик стоически ковыляет голышом по раздевалке. Мне уже стало ясно, что он ужасно ранимый человек. Несколькими днями ранее, когда я случайно встретил его и был приглашен на чашку чая, он предпринимал слабые попытки открыть чужой шкафчик (спутав, как часто бывает, номера «16» и «91»). Он явно запамятовал, где оставил свою одежду, и полностью полагался на кружочек с номером, прикрепленный к ключу. Пока он, бормоча что-то себе под нос, возился с замком, появился временный владелец шестнадцатого шкафчика, маленький опрятный студент, которого я видел там не впервые. «Нет, дорогой, вам девяносто один, а мне — шестнадцать, — раздраженно сказал он и неожиданно свел дело к шутке: — плюс-минус годик-другой». Чарльз сначала не понял, и пока хозяин шестнадцатого уговаривал его отправиться восвояси, я вдруг начал питать к старику странное нежное чувство, несмотря на общие сексуальные интересы с пареньком, которого при других обстоятельствах непременно принялся бы поддерживать. Я пришел на помощь Чарльзу, полагая, что он простит мне деликатное покровительство. При этом он даже не сразу узнал меня, и тогда я понял, что оно просто необходимо.

— Наверно, клуб очень изменился? — вежливо спросил я, осмелившись заговорить. Но старик уже не слушал. Он даже прищурился, когда уставился сквозь меня куда-то вдаль — возможно, вновь переживая некий досадный эпизод. Выждав пару минут, я принялся разглядывать корешки художественных альбомов в черном переплете — «Донателло», «Сандро Боттичелли», «Джованни Беллини», — которые лежали на столе рядом со мной. Точно такие же имелись в дедовой библиотеке в «Мардене», и мне вспомнилось, как в детстве я целыми днями любовался тонкими оттенками сепии на вкладных иллюстрациях; вероятно, эти фолианты входили в особую серию, издававшуюся в тридцатых годах.