Библиотека плавательного бассейна - [12]
Мы пошли наверх. Убедившись, что в главной части дома никого нет, я немного успокоился. Артур устало плелся сзади, и мокрые вельветовые штаны натирали ему бедра. Я мельком взглянул на нижнюю площадку лестницы и увидел на ковре его нечеткие бурые следы.
В квартире я помог ему раздеться. Когда я, оттянув ему руку назад, осторожно снимал рубашку, он застонал от боли. «Мое треклятое плечо, старина!» — чуть ли не во весь голос вскричал он, а я нежно провел ему по спине кончиками дрожащих пальцев, легко коснувшись кровоподтека, который непостижимым образом разрастался в черноте его кожи, и тогда он вдруг глубоко вздохнул. Весь продрогший, с отвисшей нижней губой, он представлял собой жалкое зрелище. Я стащил с него кроссовки и поставил их на половик. Сделавшись более практичным, я был озабочен только самыми насущными вещами. В то же время Артур стал более вялым, медлительным. Расстегнув молнию, я стянул с его зада и бедер облегающие, скользкие от влаги вельветовые брюки. Когда я с трудом снимал с него эти мокрые штаны, он находил в себе силы, чтобы приподнимать ноги. При этом я стоял перед ним на коленях, поглядывая то на его сморщенный конец, то на съежившуюся от холода и страха мошонку.
Я втолкнул Артура в ванную и, усадив его на стул, попытался промыть и перевязать рану. Процедура была очень болезненная, но он не проронил ни слова, разве что изредка охал. Я наложил на рану найденную в аптечке корпию, закрепил ее несколькими кусочками пластыря и решил позвонить Джеймсу, когда тот вернется домой. Наполнив ванну горячей водой, я усадил туда Артура, а сам осторожно протер ему спину мокрой губкой, вымыл гладкую мускулистую грудь, намылил бока и подмышки. Потом сунул руку ему между ног и погладил по хую и яйцам. Он откинулся назад в длинной, глубокой ванне и как будто расслабился.
— Что стряслось, милый?
— Я подрался. — Он сердито, но с сожалением посмотрел на меня. — Я бы ни за что не пришел, но мне просто больше некуда было податься. Не хотелось бы тебя во всё это впутывать.
— С кем же ты подрался?
— С братом… с Гарольдом. Это мой старший брат. У него был нож, и он меня пырнул… этот ебучий ублюдок пырнул меня ножом. — Его усталые глаза все еще горели негодованием. — Туда я больше не вернусь, не то брат меня прикончит. Хорошо, что он не знает, где я. Придется остаться тут… ненадолго, Уилл.
Артур, подняв брызги, резко опустил руки в воду. Сквозь корпию, наложенную на рану, снова сочилась кровь. С перекошенным лицом вид у него был довольно комичный — и очень несчастный. Слёзы ручьями текли по его щекам и по непромокаемым розовым полоскам пластыря. Я приложил к ним губку, а он покачал головой и поморщился, потом опять поморщился, потому что и морщиться было больно. В моей другой руке, под водой, помимо воли Артура и несмотря на все страдания, встал его хуй. Я медленно дрочил ему, и на стенку ванны ритмично набегала мелкая рябь.
— Уилл, — выпалил он так, словно должен был выложить всё перед тем, как кончить, — я убил дружка своего брата.
2
Я проплыл все пятьдесят отрезков своей дистанции и немного посидел на бортике в том конце, где мелко, опустив ноги в воду и сдвинув на лоб очки, ставшие похожими на вторую, затуманившуюся пару глаз. Из спортзала спустился Фил и, решив порисоваться, чуть-чуть поплавал вымученным баттерфляем: не доплыв до конца последнего отрезка, он выдохся, несколько раз небрежно взмахнул руками, потом встал на дно и подошел к бортику. Я кивнул ему и улыбнулся.
— Нормально? — спросил он так, словно то ли не хотел разговаривать со мной, то ли не знал, что сказать. Я рассматривал его в профиль: приятное энергичное лицо выпускника школы, которое вряд ли сильно изменится лет до сорока — обыкновенный, надежный с виду парень. Однако он делал успехи. Стали впечатляюще выпирать грудные мышцы, а когда он поднял руки к вискам, чтобы убрать назад мокрые волосы, плавно увеличились рельефные бицепсы, лоснящиеся, как зверьки во время случки. Такой парень вполне мог бы служить в армии, разве что на тренажерах он занимался из стремления выделиться, обрести свое лицо, достичь совершенства в одиночку. Как часто бывает, когда кто-то другой неравнодушен к человеку, на которого я в противном случае не обратил бы внимания, мне стало ясно, что Биллово влечение к мальчишке пробудило желание и у меня, и я посмотрел на него глазами похотливого соперника.
Было уже поздно. Вечером я нарочно задержался в спортзале и ненадолго присоединился к группе юных выходцев из Малайзии, занимавшихся на параллельных брусьях. Тренером у них был старик Эндрюз — человек со строгой выправкой и жилистыми ногами бывалого строевика, — которого из-за какой-то странной аномалии в атмосфере демократизации, царившей в «Корри», все звали просто Эндрюзом. Сам Эндрюз гордился этим как символом старомодного духа равенства, хотя порой, в устах ребят, которые, приземляясь после соскока, буквально проходили через его руки, это обращение звучало как старомодно сформулированная команда. Человек он был упрямый, требовательный, и снискать его молчаливое расположение удавалось лишь тем, кто часто приходил в спортзал. Именно тренировка в его группе и нужна была мне в тот вечер, после всех волнений, пережитых дома, да и мальчики с Востока с их инстинктивным чувством пространства и равновесия, с их широкими вежливыми улыбками, какое-то время служили противоядием от Артура и наших общих неприятностей. А плавание — бассейн почти безлюден, вода плещется о бортик — еще больше утомило меня и успокоило. Фил, подтянувшись, одним прыжком вылез из воды, бросил на меня быстрый взгляд — застенчиво, но в то же время, по-моему, с удовольствием, — и неторопливо направился к лестнице. Задница у него делалась всё толще, и плавки становились маловаты.
Ник Гест, молодой человек из небогатой семьи, по приглашению своего университетского приятеля поселяется в его роскошном лондонском доме, в семье члена британского парламента. В Англии царят золотые 80-е, когда наркотики и продажный секс еще не связываются в сознании юных прожигателей жизни с проблемой СПИДа. Ник — ценитель музыки, живописи, словесности, — будучи человеком нетрадиционной сексуальной ориентации, погружается в водоворот опасных любовных приключений. Аристократический блеск и лицемерие, интеллектуальный снобизм и ханжество, нежные чувства и суровые правила социальной игры… Этот роман — о недосягаемости мечты, о хрупкости красоты в мире, где правит успех.В Великобритании литературные критики ценят Алана Холлингхерста (р.
За что вы любите лето? Не спешите, подумайте! Если уже промелькнуло несколько картинок, значит, пора вам познакомиться с данной книгой. Это история одного лета, в которой есть жизнь, есть выбор, соленый воздух, вино и море. Боль отношений, превратившихся в искреннюю неподдельную любовь. Честность людей, не стесняющихся правды собственной жизни. И алкоголь, придающий легкости каждому дню. Хотите знать, как прощаются с летом те, кто безумно влюблен в него?
Альманах включает в себя произведения, которые по той или иной причине дороги их создателю. Это результат творчества за последние несколько лет. Книга создана к юбилею автора.
«В этой книге я не пытаюсь ставить вопрос о том, что такое лирика вообще, просто стихи, душа и струны. Не стоит делить жизнь только на две части».
Помните ли вы свой предыдущий год? Как сильно он изменил ваш мир? И могут ли 365 дней разрушить все ваши планы на жизнь? В сборнике «Отчаянный марафон» главный герой Максим Маркин переживает год, который кардинально изменит его взгляды на жизнь, любовь, смерть и дружбу. Восемь самобытных рассказов, связанных между собой не только течением времени, но и неподдельными эмоциями. Каждая история привлекает своей откровенностью, показывая иной взгляд на жизненные ситуации.
В жизни все перемешано: любовь и разлука идут рука об руку, и никогда не знаешь, за каким поворотом ты встретишь одну из этих верных подруг. Жизнь Лизы клонится к закату — позади замужество без страстей и фейерверков. Жизнь Кати еще на восходе, но тоже вот-вот перегорит. Эти две такие разные женщины даже не подозревают, что однажды их судьбы объединит один мужчина. Неприметный, без особых талантов бизнесмен Сергей Сергеевич. На какое ребро встанет любовный треугольник и треугольник ли это?
Воспоминания о детстве в городе, которого уже нет. Современный Кокшетау мало чем напоминает тот старый добрый одноэтажный Кокчетав… Но память останется навсегда. «Застройка города была одноэтажная, улицы широкие прямые, обсаженные тополями. В палисадниках густо цвели сирень и желтая акация. Так бы городок и дремал еще лет пятьдесят…».