Библиотека Дон Кихота - [16]

Шрифт
Интервал

Вспомнил Воронов и то, как умирал его отец, умирал от страшной болезни, умирал от голода…

— Да ты меня, Женька, совсем не слушаешь, — ворвался в его мысли Сторожев.

— Нет, нет, продолжай, — одобрил своего собеседника Воронов, бессмысленно улыбаясь чему-то.

— Вспомни, в детстве родители тебе запрещали читать за завтраком, обедом и ужином. Так?

— Так.

— Частенько они били тебя по затылку, вырывали из рук любимую книжку и говорили, что чтение вредит пищеварению.

— Было дело, — охотно согласился профессор, а сам еще раз подумал о своем отце, лишенном под конец жизни такой очень важной радости, радости общения с миром через естество, через пуповину, соединяющую тебя с самим солнцем, чьей энергией и наполняется все то, что идет на стол и в пищу людям.

— Но, как известно, «устами младенца глаголет истина», — неожиданно продолжил Сторожев.

— Это ты к чему? — попытался вернуться из своей задумчивости профессор.

— А к тому, что в детском чтении за столом она, истина, как раз и дает о себе знать.

«Пожалуй, он прав, — подумал Воронов. — Я сам замечал, как самозабвенно „жракают“ младенцы, как вытягиваются у них губы, как собираются глазки в кучку, как вылезает наружу язычок, стоит им увидеть перед собой мороженое».

Воронов любил подглядывать за маленькими детьми, когда родители покупали им какие-нибудь сладости. Какое выражение блаженства появлялось тогда на маленьких мордочках, украшенных веснушками, косичками, нелепыми чубчиками и ямочками. А если вдруг мамаша забирала назад лакомство, чтобы самой слизнуть замороженный крем со сливками, то малец или девчонка начинали прыгать на месте от досады, поднимать ручонки вверх, беспрерывно кричать: «Дай! Дай!» и пытаться вернуть назад украденное родителями счастье.

Профессора всегда удивлял тот факт, что из рук своих детей чаще всего сладости отбирали мамаши при полном равнодушии папаш. Что это? Случайность или закономерность? Подглядывая за мамочками, ученый пришел к выводу, что, скорее, это объясняется тем, что женщины способны дольше сохранять память детства, его вкусовые качества, и, забирая у дитя лакомство, они просто делают слабую попытку хотя бы на миг вернуться в прошлое: им страсть как хочется оказаться в одном и том же состоянии со своим ребенком, как это было уже во время беременности, когда мать и дитя связывала пуповина.

— Поясни. Не понял? — вновь вернулся к разговору Воронов. Со своего места ему видно было, как напряглась почему-то шея водителя. Казалось, он также ждал разъяснений.

— Я вот тоже своему по шее трескал, когда он за столом комикс листал, — признался неожиданно водитель.

— Само представление о рае связано с вечными актами еды и питья, а вы — по затылку, — буркнул недовольно Сторожев. — Шоколадка «Баунти» не случайно зовется еще «райским наслаждением».

— Препоганое, прямо скажем, наслаждение, — отпарировал водила, а потом добавил. — Плющиху мы уже всю проехали. Теперь куда?

— Прямо. Потом — направо. Потом — Садовое кольцо и мимо МИД'а.

— То есть на противоположную сторону вырулить, да?

— Да. И остановиться у магазина «Седьмой континент». Мы на Старый Арбат пойдем, ко мне, — пояснил Сторожев, в вполоборота повернувшись к Воронову.

— Понял, — сказал водила, и «девятка» надежно увязла в пробке при выезде на Садовое кольцо.

Разговор незамедлительно продолжился.

— Если говорить о религиозной еде, — пустился в пространные рассуждения доцент, время от времени поигрывая вязаной детской варежкой на резинке, — то, прежде всего, нужно вспомнить греческие теоксении и римские пульвинарии. Я уж не говорю о лекцистерниях.

— А чего о них говорить, Арсений, если про эти лекцистернии все равно никто ничего не знает, кроме тебя да Господа Бога.

— Согласен, заумно. Заумно вышло, но верно, Женька. Сам же просил ввести в курс дела.

— Продолжай. Не обращай внимание. Это я так — к слову.

— Так вот, у древних стол, обыкновенный стол для еды, осмыслялся не иначе как в образах высоты неба. Более того, именно стол сделался местопребыванием божества.

В этот момент Воронов выглянул в окно и увидел огромный рекламный щит. Маргарин «Rama» оказался в руках какого-то ангелочка с искусственными крылышками за спиной.

— У евреев, — продолжил свои пояснения Сторожев, — в канун Пасхи ритуальная трапеза сопровождается диалогами, чтением священных текстов, символическими действиями. Библия показывает, как во время священнодействия в храме совершается варка мяса, и священник опускает вилку в «котел, или кастрюлю, или на сковородку, или в горшок». Все это показывает, что представление о божестве сопутствовало и представлению о еде.

Отсюда следует вывод: образ человеческой еды не отличается от образа еды божеской.

Трапезу тайной вечери Игнатий Антиохийский называет «лекарством для бессмертия» и «средством против умирания». Это гарантия воскресения.

Я больше того скажу: еда — центральный акт в жизни общества, на подсознательном уровне он осмысляется космогонически. В акте еды космос исчезает и появляется вновь.

Воронов вспомнил, как от голода источилось, иссушилось тело отца. От 110 килограмм остались жалкие 46. Его носили на руках в туалет, к столу. Даже голова не держалась, и отец постоянно клал ее на подушку. Некогда сильный энергичный мужчина за какие-то полгода превратился в слабого куренка, у которого не осталось сил даже на то, чтобы нажать на кнопку радиотелефона.


Еще от автора Евгений Викторович Жаринов
Лекции о литературе. Диалог эпох

Главная черта литературно-художественного процесса – постоянное взаимодействие разных направлений мировой культуры и влияние их друг на друга. Чем похожи «Властелин Колец» и «Война и мир»? Как повлиял рыцарский роман и античная литература на Александра Сергеевича Пушкина? Что общего у Достоевского, Шиллера и Канта? На эти и другие вопросы отвечает легендарный преподаватель – профессор Евгений Жаринов. Евгений Викторович Жаринов – доктор филологических наук, профессор кафедры литературы Московского государственного лингвистического университета, профессор Гуманитарного института телевидения и радиовещания им.


От Шекспира до Агаты Кристи. Как читать и понимать классику

Как чума повлияла на мировую литературу? Почему «Изгнание из рая» стало одним из основополагающих сюжетов в культуре возрождения? «Я знаю всё, но только не себя»,□– что означает эта фраза великого поэта-вора Франсуа Вийона? Почему «Дон Кихот» – это не просто пародия на рыцарский роман? Ответы на эти и другие вопросы вы узнаете в новой книге профессора Евгения Жаринова, посвященной истории литературы от самого расцвета эпохи Возрождения до середины XX века. Книга адресована филологам и студентам гуманитарных вузов, а также всем, кто интересуется литературой. Евгений Викторович Жаринов – доктор филологических наук, профессор кафедры литературы Московского государственного лингвистического университета, профессор Гуманитарного института телевидения и радиовещания им.


Сериал как искусство

Просмотр сериалов – на первый взгляд несерьезное времяпрепровождение, ставшее, по сути, частью жизни современного человека.«Высокое» и «низкое» в искусстве всегда соседствуют друг с другом. Так и современный сериал – ему предшествует великое авторское кино, несущее в себе традиции классической живописи, литературы, театра и музыки. «Твин Пикс» и «Игра престолов», «Во все тяжкие» и «Карточный домик», «Клан Сопрано» и «Лиллехаммер» – по мнению профессора Евгения Жаринова, эти и многие другие работы действительно стоят того, что потратить на них свой досуг.


Безобразное барокко

Как барокко может быть безобразным? Мы помним прекрасную музыку Вивальди и Баха. Разве она безобразна? А дворцы Растрелли? Какое же в них можно найти безобразие? А скульптуры Бернини? А картины Караваджо, величайшего итальянского художника эпохи барокко? Картины Рубенса, которые считаются одними из самых дорогих в истории живописи? Разве они безобразны? Так было не всегда. Еще меньше ста лет назад само понятие «барокко» было даже не стилем, а всего лишь пренебрежительной оценкой и показателем дурновкусия – отрицательной кличкой «непонятного» искусства. О том, как безобразное стало прекрасным, как развивался стиль барокко и какое влияние он оказал на мировое искусство, и расскажет новая книга Евгения Викторовича Жаринова, открывающая цикл подробных исследований разных эпох и стилей.


История всех времен и народов через литературу

Как чума повлияла на мировую литературу? Почему «Изгнание из рая» стало одним из основополагающих сюжетов в культуре Возрождения? Чем похожи «Властелин Колец» и «Война и мир»? Как повлиял рыцарский роман и античная литература на Александра Сергеевича Пушкина? Почему «Дон Кихот» – это не просто пародия на рыцарский роман? Ответы на эти и другие вопросы вы узнаете, прочитав книгу профессора Евгения Жаринова, посвященную истории культуры и литературы, а также тонкостям создания всемирно известных шедевров.


Падшее Просвещение. Тень эпохи

У каждой эпохи есть и обратная, неприглядная сторона. Просвещение закончилось кровавой диктатурой якобинцев и взбесившейся гильотиной. Эротомания превратилась в достоинство и знаменитые эротоманы, такие, как Казанова, пользовались всеевропейской славой. Немодно было рожать детей, и их отправляли в сиротские приюты, где позволяли спокойно умереть. Жан-Жак Руссо всех своих законных детей отправлял в приют, но при этом написал роман «Эмиль», который поднимает важные проблемы свободного, гармоничного воспитания человека в эпоху века Разума.


Рекомендуем почитать
Девочка из Пентагона

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Закрытая книга

Перед вами — книга, жанр которой поистине не поддается определению. Своеобразная «готическая стилистика» Эдгара По и Эрнста Теодора Амадея Гоффмана, положенная на сюжет, достойный, пожалуй, Стивена Кинга…Перед вами — то ли безукоризненно интеллектуальный детектив, то ли просто блестящая литературная головоломка, под интеллектуальный детектив стилизованная.Перед вами «Закрытая книга» — новый роман Гилберта Адэра…


Избегнув чар Сократа

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мы встретились в Раю… Часть третья

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Трудное счастье Борьки Финкильштейна

Валерий МУХАРЬЯМОВ — родился в 1948 году в Москве. Окончил филологический факультет МОПИ. Работает вторым режиссером на киностудии. Живет в Москве. Автор пьесы “Последняя любовь”, поставленной в Монреале. Проза публикуется впервые.


Ни горя, ни забвенья... (No habra mas penas ni olvido)

ОСВАЛЬДО СОРИАНО — OSVALDO SORIANO (род. в 1943 г.)Аргентинский писатель, сценарист, журналист. Автор романов «Печальный, одинокий и конченый» («Triste, solitario у final», 1973), «На зимних квартирах» («Cuarteles de inviemo», 1982) опубликованного в «ИЛ» (1985, № 6), и других произведений Роман «Ни горя, ни забвенья…» («No habra mas penas ni olvido») печатается по изданию Editorial Bruguera Argentina SAFIC, Buenos Aires, 1983.