Безжалостные боги - [147]

Париджахан медленно села.

– Что?

– Малахия убил ее. Он добился своего. Уничтожил бога. – Надя покачала головой. – Мне больше не за что бороться. Боги отвернулись от нас. И в этом лишь моя вина. Это ты чувствуешь?

Париджахан вздохнула.

– Я не понимала, что это означает.

Надя закрыла глаза, желая выстрадать эту пустоту. Но тут же вздрогнула, осознав, что что-то чувствует. Что-то намного более древнее. Искру чего-то, до чего она могла дотянуться и заговорить. Это не походило на ее богов, но очень напоминало их. Падшие боги пробудились, но она не знала, что это означало. А как же существа тьмы? А как же она?

Возможно, еще не все потеряно.

Или, возможно, мир развалится, что бы она ни делала.

Но сейчас Наде хотелось лишь забраться под одеяло и исчезнуть навсегда. Никто никогда не узнает о судьбе клирички, обрекшей мир на погибель. О судьбе девушки, которая полюбила не того парня и из-за этого лишилась всего.

«В будущем мы будем часто видеться», – сказала Любица. Надя медленно выдохнула, внезапно осознав, что великая игра богов еще не окончилась.

Наде казалось, что эту игру затеяли лишь боги, которых она знала, но стоило копнуть глубже, как оказалось, что в нее играет кто-то еще. Кто-то вырвался на свободу и толкал свои смертные пешки по полю уже очень долгое время.

И это существо побеждало.

Это существо планировало уничтожить все.

В двери постучали. Но человек, стоявший в коридоре, не стал дожидаться ответа от Нади и Париджахан, а вместо этого объявил:

– Царевна требует незамедлительно явиться к ней.

44 Серефин Мелески

Своятовы Максим и Кесарь Белоусовы: «Братья, благословленные богиней Божидаркой, предсказывали падение Транавии и победу Калязина над еретиками. Но их пророчества посчитали апокрифическими и не принимали во внимание, после того как Максим ослепил, а затем и убил Кесаря».

Житие святых Васильева

Если бы гора обрушилась на него, погребя под камнями, Серефин бы не стал сожалеть. Он не понимал, как жить с тем, что он натворил.

Если удастся выжить.

Если, конечно, обжигающая боль в голове и лихорадка, терзавшая разум, не убьют его. Да уж, вырвать себе глаз окровавленными руками не самое лучшее решение.

Но зато Серефин больше не ощущал Велеса. Мотыльки все так же порхали вокруг него, как напоминание о прикосновении бога. Но сам бог исчез и больше не мог контролировать его. Чирног исчез вместе с ним, и это, по правде говоря, тревожило. К тому же он не знал, где они находились. Но понимал, что должен вернуться в Транавию. Вернуться домой.

Потому что на вершине горы что-то произошло и изменилось, но Серефин не знал, что именно. И это пугало. Зловещий страх не отпускал его, давая понять, что все связано.

Что же они натворили?

Казалось, весь мир изменился, но Серефин не мог описать словами, что стало не так. Будто что-то сдвинулось в материи мира, будто все цвета потускнели. Конечно, все можно было списать на его зрение, которое стало и лучше, и хуже, чем раньше, но он знал, что дело не в этом. Они что-то изменили, что-то сломили.

Они так и не смогли отыскать Остию в том лесу, и оставалось лишь надеяться и верить, что у нее все в порядке. Серефин не мог отправиться туда на ее поиски. Не мог вернуться на эту ужасную игровую площадку богов.

По крайней мере, рядом с ним находился Кацпер, хоть тот и вел себя странно. В его памяти то и дело возникали пробелы, которым Серефин не находил объяснения.

Но они продолжали двигаться вперед, даже когда лихорадка Серефина усилилась, а шаги стали менее уверенными. Он хотя бы приспособился смотреть на мир одним глазом. Слава богу, ему остался тот, что и раньше видел лучше, чем второй. Хоть какое-то снисхождение от судьбы.

К тому же, даже если ему и суждено умереть, он не собирался делать это в Калязине.

Вот только он уже и сам сомневался, что сможет позволить себе такую роскошь.

В какой-то момент он ослабел настолько, что Кацперу пришлось тащить его на себе в ближайшую калязинскую деревню в поисках целителя. И, что удивительно, их отправили в церковь, где жила старая монахиня, которая умела исцелять с помощью сил, дарованных святыми.

Они даже не пытались скрыть, что родом из Транавии. Но вроде никто не догадался, кем приходился Серефин.

Монахиня открыла двери деревянной церкви и, бросив взгляд на стоявших перед ней залитых кровью и измученных парней, разрешила им пройти внутрь. Серефину больше никогда не хотелось переступать пороги калязинских церквей, но все же позволил Кацперу затащить себя внутрь.

– Что ты сделал со своим лицом, мальчик? – спросила жрица, когда ее обветренные руки коснулись окровавленного лица, чтобы осмотреть пустую глазницу. То, что Серефин еще оставался жив, стало настоящим чудом. – Скорее всего, на твоем лице останутся шрамы. Если ты выживешь, – добавила она.

– Пожалуйста, – жалобно взмолился Кацпер.

Женщина даже глазом не моргнула, услышав транавийский акцент. Лишь вздохнула, кивнула и вышла из комнаты, бормоча что-то об инструментах и о том, что святые могут отказаться помогать транавийским еретикам.

Кацпер опустился на скамью рядом с Серефином и положил голову ему на плечо. Серефин сильно дрожал, и его не покидало предчувствие, что именно здесь он вновь встретит свою смерть.