Безымянное семейство - [40]
Итак, жители Сен-Шарля совсем не знали чужачки и, можно сказать, затворницы, хотя она уже двенадцать лет назад прибыла в их местечко и заняла этот дом, купленный за очень низкую цену: община, которой он принадлежал, уже давно хотела избавиться от него, но не находила покупателя.
И вот однажды вдруг стало известно, что в доме появилась новая владелица, причем ночью, когда никто не видел, как она въехала. Кто помог ей привезти ее убогую обстановку? Неизвестно. Она даже не наняла прислуги в помощь по хозяйству. К тому же никто и никогда не приходил к ней в дом. Так она и жила с тех пор в своего рода монашеском уединении. Стены «Запертого дома» стали как бы стенами монастыря, куда доступ посторонним был закрыт.
Впрочем, жители местечка и не собирались вторгаться в жизнь этой женщины, приоткрывать завесу над тайной ее существования! В первые дни после ее водворения в доме они проявили некоторое любопытство. Пошли кое-какие сплетни о владелице «Запертого дома». Предполагали всякое... Но скоро ею перестали интересоваться. По мере своих скромных возможностей она проявляла сострадание к местным нищим, чем снискала всеобщее уважение.
Высокой ростом, но уже сгорбившейся — более от страданий, чем от возраста — этой чужачке могло быть лет пятьдесят. Под вуалью, спадающей до талии, скрывалось, по-видимому, красивое когда-то лицо с высоким лбом, большими карими глазами. Волосы ее были совершенно седыми; взор, казалось, хранил неизгладимые следы слез, в изобилии пролитых ею. Теперь черты ее лица, некогда нежного и улыбчивого, выражали мрачную решимость, непреклонную твердость.
Однако если бы любопытная публика принялась более внимательно следить за «Запертым домом», она смогла бы убедиться в том, что на самом деле он бывал закрыт отнюдь не для всех. Три-четыре раза в год, неизменно ночью, дверь дома отворялась либо перед одним, либо сразу перед двумя чужаками, которые, приходя и уходя, принимали все меры предосторожности, чтобы остаться незамеченными. Находились ли они в доме несколько дней или только несколько часов? Никто не смог бы сказать этого. Во всяком случае, покидали они его всегда до рассвета. Не было никакого сомнения в том, что эта женщина не окончательно порвала связь с внешним миром.
Так было и на этот раз, в ночь на 30 сентября 1837 года, около одиннадцати часов. Большая дорога, проходящая через графство Св. Гиацинта с запада на восток, ведет в Сен-Шарль и идет дальше. Сейчас она была пустынна. Глубокая тьма окутала уснувшее селение. Никто из его жителей не мог видеть, как два человека спустившись по этой дороге, проскользнули к ограде «Запертого дома», отворили калитку во двор, запиравшуюся лишь на щеколду, и постучали в дверь особым, должно быть условным, стуком.
Дверь отворилась и тотчас снова затворилась. Оба гостя прошли в комнату справа, освещенную ночником, слабый свет которого не мог просочиться наружу.
Женщина не выказала ни малейшего удивления при появлении этих двух людей. Она заключила их в объятия, а они поцеловали ее в лоб с чисто сыновней любовью.
То были Жан и Джоан. А женщина была их мать — Бриджета Моргаз.
Двенадцать лет тому назад, после бегства Симона Моргаза, изгнанного населением Шамбли, никто не сомневался в том, что злополучное семейство покинуло Канаду и переселилось в какую-нибудь провинцию Северной или Южной Америки, а может быть, даже в Европу. Сумма, полученная предателем, давала ему возможность жить с определенным достатком всюду, куда бы ему ни вздумалось уехать, а взяв другое имя, он мог избежать презрения, которое иначе преследовало бы его по всему свету.
Но, как известно, все произошло иначе. Однажды вечером Симон Моргаз сам свершил суд и расправу над собой, и никто и не подозревал, что тело его покоится в отдаленном и глухом месте на южном берегу озера Онтарио.
Бриджета Моргаз, Жан и Джоан осознали тогда весь ужас своего положения. Хотя мать и сыновья не были причастны к преступлению мужа и отца, сила предрассудков была такова, что они все равно нигде не нашли бы ни жалости, ни прощения. В Канаде, равно как и в любом другом уголке земли, имя их стало бы объектом всеобщего поругания. И они решили отречься от этого имени, не подумав даже о том, чтобы взять какое-нибудь другое. К чему оно было им, этим отверженным, которым жизнь принесла только стыд и позор!
Однако мать и сыновья не захотели тотчас уехать из страны. Прежде чем покинуть Канаду, им нужно было исполнить свой долг, и даже если для этого потребовалось бы пожертвовать жизнью, все трое решили исполнить его, во что бы то ни стало.
Они хотели искупить зло, причиненное Симоном Моргазом своему отечеству. Заговор 1825 года имел очень большие шансы на успех: после захвата генерал-губернатора и военачальников английской армии войска не смогли бы противостоять франко-канадскому населению, которое восстало бы поголовно. Но в результате предательства, спровоцированного грязной ищейкой Рипом, раскрылась тайна заговора, и Канада осталась в руках угнетателей.
Жан и Джоан решили сами приняться за дело, прерванное изменой их отца. Бриджета, не сломленная ужасными обстоятельствами, указала им, что в этом должна теперь состоять единственная цель их существования. И они, два брата, которым тогда всего было одному — семнадцать, другому — восемнадцать лет, глубоко осознали это и всецело посвятили себя подвигу искупления.
