Безымянное - [13]

— Фрэнк, на сегодня назначено Хоббсу.

— Вы помните, на каком этаже тот бомж, мистер Фарнсуорт?

— Где-то на тридцатых.

Охранник отстегнул с пояса рацию.

— Пара минут, и с ним разберутся.

— Спасибо, Фрэнк.

Приложив рацию к щеке, Фрэнк что-то буркнул, и оттуда протрещал ответ. Тим прервал его на середине фразы.

— Подожди.

Фрэнк опустил рацию, ожидая распоряжений и продолжая шагать рядом.

— Сейчас, Фрэнк, секундочку.

Они подошли к перекрестку, где на светофоре столпились в ожидании прохожие. Тим свернул за угол, уходя от одностороннего потока машин, под который ему по счастливой, почти мистической, случайности не пришлось бросаться. Фрэнк шел рядом. Какой-то защитный механизм всегда отводил Тима от светофоров и мчащихся автомобилей, с кошачьей интуицией улавливая непосредственную угрозу для жизни. Доктор Эрджес усмотрел в этом доказательство того, что Тим (если не на сознательном, то хотя бы на подсознательном уровне) все-таки способен управлять собой во время хождения. Эту версию опроверг чуть позже доктор Кокс, утверждая, что инстинкты — особенно такие мощные, как инстинкт самосохранения, — вполне способны перебить и даже направить в нужное русло команды нервной системы. Поначалу Тим поверил первому и кинулся исполнять его предписания, затем так же истово последовал рекомендациям второго. И вот теперь он переходит улицу вместе с Фрэнком секунда в секунду с последней проезжающей через светофор машиной, и ни дотошный Эрджес, ни многоопытный Кокс не смогли пролить хоть каплю света на проблему. Спасибо за красивые теории, господа специалисты, спасибо за бесполезные назначения. Фрэнк шел рядом, заглядывая в лицо.

— Наверное, лучше этого бомжа не трогать, — решил Тим. — Пусть сидит где сидел.

— А я думал, вы хотите его убрать?

— Нет, уже нет.

Он вспомнил, как его приютили давеча в салоне африканских кос. Приходит незнакомый белый, просит погреться, негритянки без разговоров устраивают его спать на раскладных стульях. А потом тот же белый натыкается на бездомного, которому тоже нужен приют, и вышвыривает его на мороз? Сразу всплыло в памяти давнее предположение индийского гуру Бинду Талати о том, что «прогулки» — это, возможно, материальное проявление некоего кармического сбоя. Однако на самом деле Тимом сейчас двигала лишь жалость.

— Сделай мне такое одолжение, — попросил он.

Оглянувшись, чтобы придать своим словам убедительности, он увидел, что на лысой, как яйцо, макушке Фрэнка откуда ни возьмись материализовалась шерстяная черная шапка.

— В городе хватает обустроенных пунктов обогрева, мистер Фарнсуорт, — сообщил охранник.

— Да, ты прав. Но, понимаешь, Фрэнк, этот человек — мой знакомый, так уж вышло. Мы с ним вместе учились в старших классах. У него сейчас нелегкие времена. Не в службу, а в дружбу — присмотри, чтобы его никто не выгонял и не дергал, пока он сам не уйдет.

— Я не знал, что это ваш приятель.

— Очень давний, сто лет с ним не виделся.

— Тогда заметано, мистер Фарнсуорт, — пообещал Фрэнк, снова поднося ко рту рацию.

— Да, Фрэнк, еще одна просьба… Можно я одолжу твою шапку?

Фрэнк без колебаний сдернул ее и вручил Тиму — словно только для этого и брал ее с собой, а на голову нахлобучил, исключительно чтобы в руках не нести. Тим натянул шапку, прижимая толстым шерстяным отворотом покрасневшие уши к теплой голове.

— Спасибо, Фрэнк!

— У вас опять началось, мистер Фарнсуорт?

Тиму словно ледяной водой в лицо плеснули.

Никто на работе не знает — он особо об этом позаботился! Первым делом. Два прежних неурочных отпуска он легко объяснил — известие о том, что у Джейн рак, распространилось быстро. Теперь в голове лихорадочно гудела мысль: кто еще в курсе? Или охранник Фрэнк Нововян и в самом деле, как поговаривают, узнает все раньше других?

— Что началось?

— Ну, хождения, как раньше.

— Я не понимаю, о чем ты, Фрэнк.

— Уже ни о чем, — ответил охранник.

— Возвращайся на пост.

— Хорошо, мистер Фарнсуорт, — кивнул Фрэнк, продолжая почему-то идти рядом. — Могу я вам чем-нибудь помочь?

Никто ему не поможет, никто и ничем. Джейн могла пристегнуть его наручниками к изголовью — виси, пока не затрещат запястья; Бекка могла изображать понимание, а потом кидаться прочь из комнаты; Багдасарян мог перечитывать медкарту и назначать новые МРТ; Хохштадт мог намешать очередной коктейль из препаратов; хмурые санитары из клиники Майо могли отлавливать его по окрестностям Рочестера; Каули из Кливлендской клиники мог отправить его на психиатрическое освидетельствование в связи с «навязчивыми поисками медицинской помощи»; доктор Эйлер из Монтре мог снова умыть руки; Яри Тоболовски мог сварить еще одно зелье с экстрактом из крыльев летучей мыши; суфий Реджина мог сколько угодно окуривать его благовониями, обещающими пустить жизненную энергию в нужное русло; сам Тим мог открывать чакры и приводить тело в гармонию с сознанием посредством хоть йоги, хоть рейки, хоть панчакармы, пока не станет монолитен, как скала, — но чертова хрень все равно возвращалась. Надежда и отрицание — щиты, которыми больной отгораживается от надвигающегося приступа, — рухнули.

— Можешь позвонить моей жене, — ответил Тим наконец. — И сказать, чтобы ждала от меня звонка.