Безымянная могила - [39]

Обманутые в своих ожиданиях члены Синедриона с возмущением приняли к сведению свое поражение и тайно поклялись ликвидировать Павла как предателя — ведь теперь Павел, благодаря затянувшимся процессам, которые мог считать выигранными, лишь укрепил свои позиции в умах сбитого с толку народа. План готовился в обстановке строгой секретности; характерно, что Анания в его разработку не включился, сославшись на занятость, однако, когда план был готов, он (к слову сказать, с полным правом) затребовал его к себе. Свидетели полностью подтвердили это, не оставив места сомнениям. И тут кто-то, уже в третий раз, оповестил римлян; и Павла под покровом ночи увезли в Кесарию, чтобы предать суду перед лицом прокуратора Феликса. Тем самым собственный внутренний враг наш окончательно выскользнул у нас из рук. На разбирательство у прокуратора Феликса Синедрион делегировал — по его просьбе — Ананию, который тем не менее представлял обвинение не лично, а поручил делать это некоему ритору Тертуллу под предлогом, что уж теперь-то приговор будет таким, каким должен быть. На этом разбирательстве Анания не произнес ни слова; ритор же, вышепоименованный Тертулл, позорно провалился; он представлял обвинение настолько слабо, что Феликс отложил разбирательство на неопределенное время, сославшись на необходимость выслушать тысяченачальника Лисия, хотя ясно было, что показания римского легионера в этом деле не могут играть роли ни за, ни против, тем более не могут считаться решающими.

Подтверждением этому среди прочего служит письмо, с помощью которого Лисий под покровом ночи доставил Павла из Иерусалима в Кесарию: сомнительно, что письмо это писал он сам. Таковы факты. Предатель Павел, правда, находится под арестом, но под арестом у римлян; для него это самое надежное убежище. По распоряжению прокуратора ему позволено свободно общаться с его сообщниками, так что он имеет возможность беспрепятственно вести и дальше свою подстрекательскую деятельность. 3. Взвесив все обстоятельства, комиссия заявляет, что ответственность за сложившуюся ситуацию несет лично первосвященник Анания. Комиссия считает, что поведение Анании в этом деле не просто ошибочно, но предосудительно и дает основания для двусмысленных выводов. Именно поэтому комиссия предложила вызвать его на беседу и немедленно освободить от занимаемого поста». — Закончив чтение аналитической записки, Измаил из рода Фаби спрашивает Ананию, желает ли тот что-либо объяснить или опровергнуть из услышанного.

Анания начинает свой ответ с заявления, что, соглашаясь занять этот пост, знал, какой тяжкий груз взваливает на себя. Он сознает свою ответственность, видит ужасающее положение народа, чувствует, насколько зыбким является равновесие в отношениях с римлянами. Поскольку было пролито уже столько крови, он старался быть приверженцем мирных решений. Измаил (вставляет). Возможно, в результате проводимой тобой политики теперь будет пролито еще больше крови, и ничего уже нельзя изменить к лучшему. Ответ Анании. Все может быть. Вопрос Измаила. Что ты можешь сказать в связи с данным делом? Анания. Я хотел действовать, опираясь на закон. Измаил. Ты знал Павла, то есть Савла, и прежде? Анания (долго молчит). Не помню. Измаил. Кто несколько раз извещал римлян? Анания. Не уверен, что их надо было о чем-либо извещать, они были везде. Измаил. Это не ответ на вопрос. Настораживает, что тайный план был передан римлянам в ту же ночь, когда был подготовлен. Анания. Я все время был в Синедрионе, у меня своих забот хватало. Измаил. Это не ответ на вопрос. Готовый план в конце концов попал к первосвященнику, до того момента о нем не знал никто, кроме тех, кто его готовил. Анания. По этому вопросу ничего больше не могу сказать. Измаил. Ты молчал на обоих процессах. Как это объяснить? Анания. Я никогда не любил много говорить. Измаил. Еще раз спрашиваю: знал ли ты прежде Павла, который, нося имя Савл, был нашим человеком. Анания. Я уже ответил: не помню. Измаил. Почему Павел сказал: «Я не знал, братия, что он первосвященник»? Анания. Это у него надо спросить. Измаил. Такая возможность у тебя была на разбирательстве. Но ты промолчал. Анания. Ничего больше сказать не могу. Измаил. Ты признаешь, что суд был не просто безрезультатным, что наш провал на нем, то, как ты его вел, нанес нам тяжкий вред? Анания. Я в этом не уверен. Измаил. Ты понимаешь, что доверие комиссии к первосвященнику подорвано основательно? Анания. Сейчас, задним числом, ни на степень доверия, ни на степень недоверия повлиять уже невозможно, это можно лишь принять к сведению. Измаил. Ты согласен с тем, чтобы Синедрион, по предложению нашей комиссии, выступил с инициативой о твоем смещении? Анания. Если даже не согласен, все равно ведь меня сместят, раз так решили. Измаил. Ты сознаешь, что допустил тяжкие ошибки и небрежности? Выпустив из рук Павла, ты дал свободу опасному бунтовщику, который покушается на нашу власть. Анания. Насколько мне известно, его содержат в тюрьме, в Кесарии. Измаил: Ты по-прежнему считаешь, что действовал правильно? Анания (после долгого размышления). Да, считаю. Измаил. И все еще думаешь, что твои взгляды совпадают с мнением Синедриона? Анания. В Синедрионе много членов, и взгляды у них разные. Я остаюсь верен своим взглядам, а суть их в том, что я сторонник порядка и примирения. Измаил. С врагом примирения быть не может, поскольку вопрос касается власти.