Безымянная могила - [31]

Где-то за неделю до ее смерти, когда она уже стала похожа на мощи, к нам опять явился чужой человек. Он сказал, что имени своего не может сказать и что по секрету должен мне кое-что сообщить. Я ответила, что тайны уважаю, но секретничать не люблю. Он смутился и покраснел, но все же сказал, что послан из Иерусалима, от некоего высокопоставленного лица, с тайным поручением: тот, кто его послал, просит и надеется, что я приму ту пустяковую сумму, которую ему поручено мне передать. И вручил мне триста динариев. Я, изумленная, спросила, кто послал эти деньги и зачем. Гонец сразу ответил, что больше сказать ничего не может, и повторил: его господин просит и надеется, что я приму деньги, они мне могут понадобиться. Я отказывалась, но гонец сказал, что он не может отнести их назад, к тому же там, откуда он пришел, знают, что Марфа больна. И, прежде чем я успела что-нибудь возразить, гонец продолжал: есть у него еще одно поручение — передать Иоанну, что он может передвигаться свободно, никто его не тронет. Кровь бросилась мне в голову; кто тебя прислал, чего ему надо, кто тебя прислал, чего ему надо, повторяла я вне себя, чуть ли не с ненавистью. Я клятву дал, что не выдам тайну, сказал он смущенно, поклонился мне и был таков. Я готова была рвать и метать, хотя надо было бы радоваться: теперь не нужно бояться за Иоанна, да и деньги мне вовсе не помешают. В горнице застонала Марфа, я крикнула ей: сейчас приду; в последние дни перед смертью она требовала, чтобы я была при ней постоянно. И вот я стояла перед домом, держа в руках деньги; я знала, что прислали их не братья, от братьев и Иоанн мог бы их принести, да и с какой стати братья стали бы мне сообщать, что Иоанна теперь никто не тронет? Долго ломала я голову, рассказать ли об этом Иоанну, когда он вернется, и опять решила молчать. Спрятав деньги, села возле Марфы, взяла в свои ладони ее исхудавшую, слабую руку и долго сидела, глядя в беленую стену. Думала про Иисуса, потом про Иуду. Потом только про Иуду. Марфа же тем временем уснула навеки; я не сразу это заметила — только когда рука ее остыла совсем. Денег хватило, чтобы похоронить ее достойно. Иоанн вернулся, я сказала ему, что Марфа умерла. Он ничего не ответил, только кивнул. Был он чем-то сильно озабочен, выпил воды, походил из угла в угол, потом сел туда, где ты сейчас сидишь, и сказал: мы решили, что я тоже отправлюсь в путь, очень много работы, Савл и Варнава обошли Антиохию, Петр — всю Самарию. Так что двинусь и я. Омыла я ему ноги, вытерла, помазала нардовым елеем, поцеловала его в лоб. Первосвященником стал какой-то Анания, сказал мне еще Иоанн, потом лег спать: утром он намеревался выйти пораньше. С тех пор ничего я о нем не знаю. Так и живу одна… Гонец из Иерусалима приходил дважды в год, иногда тот же, иногда другие люди, но говорили всегда одно и то же: человек, который их послал, просит и надеется, что я приму этот скромный подарок, триста динариев. Того, кто послал, назвать не имеют права, клятву дали. Вот и вся моя история, Лука, с тех пор я живу тихо, беседую лишь со своими воспоминаниями и очень обрадовалась, узнав, что ты придешь, с рассвета ждала тебя возле дома… — И Мария Магдалина приподняла свою прозрачную накидку, отбросила ее назад, на плечи; серебряные волосы ее блестели, словно месяц в темном безоблачном небе.

— Динарии все еще получаешь? — спросил Лука.

— Уже не получаю. Последнюю сумму получила вместе с завещанием, что мне принадлежит Земля Горшечника.

— Анания умер. Говорят, сикарии его убили. Другие считают, он сам покончил с собой.

— Знаю, — сказала Мария, задумчиво глядя куда-то вдаль. — Он мне приснился вдруг; кажется, в то самое время, когда умер. Стоит в дверях, смотрит на меня молча, глаза горят, словно свечки…

— Кто приснился? Анания? — поднял голову Лука.

— Нет, Иуда. Худой, весь в морщинах, постаревший, но в глазах пылает любовь. Я ему говорю: прости, что не пошла за тобой. И пала перед ним ниц, помазала ноги ему нардовым елеем. Странно было: он стоял в дверях, а я смазывала ему ноги прямо поверх пыли, он сначала не давался, но я настояла, а когда кончила, обняла колени его и прижалась к ним лицом. А потом пришла весть, что умер он… Вот что я могла тебе рассказать, Лука, вот как прошла моя жизнь. Спрашивай. Лука долго смотрел на Марию Магдалину, на ее сверкающие серебром волосы. Потом встал, вздохнул, подошел к двери, выглянул наружу.

— Полдень уже миновал, — сказал он. — Тени в другую сторону смотрят.

— Много времени ты со мной потерял, с болтливой бабой, не сердись на меня, — сказала Мария Магдалина. — Ты собирался поскорее уйти, важные дела поминал.

— Да, дел у меня много, и все важные. — Лука все смотрел на тени, пересекавшие улицу.

— Ты один живешь, господин? — спросила Мария Магдалина.

— Один. Много лет уже один, — тихо ответил Лука. — Жена мне изменила, долго я страдал из-за этого, потом познакомился с братьями, с Павлом подружился, много краев мы с ним обошли, много людей приобщили к истинной вере. Нет во мне уже к ней ни гнева, ни ненависти. Сыновей своих редко вижу, вот из-за этого иной раз тягостно.