Безутешная плоть - [6]

Толпа взрывается хохотом.

– Вот ведь рыбка. Показывает свой ротик, будто вынырнула из воды! – кричит мужчина.

Гертруда пытается незаметно одернуть платье и вдруг оказывается на земле. Из-за пакетов она шлепается со всей силы. В другой ее руке, словно петля поручня, зажат клочок набивки сиденья.

Толпа зыбится, колышется, гудит, жужжит от удовольствия. Веселье клубится энергией. Оно сметает тебя с сиденья на землю, в самую давку. Толпа гогочет. Ты тоже. Гогоча, ты становишься все больше, больше и думаешь, что ты уже больше себя самой и это здорово.

Какая-то женщина потирает руки и для удобства переносит вес с одной ноги на другую.

– Эй, водитель! – кричит один мужчина. – Разуй глаза, посмотри, что она делает с твоим автобусом.

Он стучит по стеклу водительской кабины и в преувеличенном негодовании хватается руками за голову. Ты вместе со всеми смеешься, наблюдая этот спектакль.

– Просто езжай, мхани[7], езжай. С такими вечно проблемы! – визжит молодая женщина, замотанная в красно-зеленое одеяние Апостольской пасхальной секты. – Вечно проблемы, – повторяет она, проталкиваясь мимо всех к автобусу.

– Проблемы! Проблемы!

Толпа подхватывает мысль и изблевывает ее из своей утробы. Как облегчение от рвоты, когда наружу извергается то, что было заперто. Обретя нежданную свободу, толпа напирает вперед.

– Кто-нибудь, раздвиньте ей ноги, – говорит другой мужчина. – Сделайте это за нее, раз уж она сама не хочет.

Толпа подхватывает новую придумку. Ты швыряешь слова Гертруде и по всему рынку:

– Раздвиньте! Раздвиньте!

Из мусора в желобе мальчишка выхватывает початок кукурузы. Он летит по воздуху серпом и, когда чуть не попадает в голову Гертруды, прихватив несколько прядей ее стопроцентно бразильских кудряшек, у всех в животе распускается удовольствие.

Гертруда подается вперед и, опираясь ногами на ступеньки автобуса, не думая о длине юбки, карабкается вверх.

Все смеются, водитель автобуса усмехается.

– Что с тобой такое? С каких пор голым разрешается ездить в автобусе?

Рабочие неподалеку прохлаждаются у строительных лесов и, прилаживая на голове защитные каски, наблюдают. Их смех не несет ни угрозы, ни радости, ни ненависти, ни желания. Они фыркают так, что нутро их может выдать что угодно.

Одна глотка, состоящая из множества, издает вой предвкушения.

Гул разжигает желание водителя увидеть еще что-нибудь.

– Давай, давай! Моя машина хочет ехать! – кричит он Гертруде. – С приличными пассажирами! А как это возможно, если она набита голыми женщинами?

В тебе и в толпе клокочет напряжение. Над тобой висит твой смех. Наверху, там, где уже ничей, он трещит и сверкает зигзагами молний.

– Вот ведь! – не унимается водитель, рассматривая Гертруду. – Кто тебе сказал, что мой автобус спальня?

Теперь все громко обсуждают отверстия в женском теле твоей соседки. Перечисляют предметы, которые в них уже вставляли или следовало бы вставить, а также размеры аналогичных полостей, принадлежащих родственницам заложницы. Кто-то заявляет резким голосом, что она только переводит кровь, позоря борьбу за освобождение, которую ведут и в ходе которой погибают сыны человеческие.

Мальчишка опять наклоняется к желобу. В бутылке, которую он швыряет, отражается солнце.

– Да кто она такая? Пусть получает! – вопит недокормленный ребенок.

Дуга, по которой летит бутылка, оказывает магнетическое воздействие. Ее энергия дает тебе силы. Ты на пике торжества. Ты добираешься до верхней точки траектории бутылки, как будто поднимаешься на горную вершину. Толпа на Рыночной площади со стоном поднимается в выси вместе с тобой. Чудо, которое соединило всех.

Соседка мотает головой из стороны в сторону. Ей отчаянно хочется убежать.

Рабочие медленно идут к Гертруде, и, когда проходят мимо толпы, кое-кто за спинами женщин суеверно потирает себе ширинку. По верху плывет, стелется туманом томное желание. Ты вцепляешься в сумку, желая убедиться, что туфли леди Дианы на месте.

Тебя вместе с толпой несет к соседке. Она сучит красивыми ногами и изо всех сил пытается сесть в автобус. Кондуктор, не пуская ее, расставляет руки и ноги по четырем углам дверного проема. Водитель нервно водит челюстями. Он не хочет, чтобы все это безобразие творилось у него в автобусе.

– Помогите! – вопит Гертруда. – Пожалуйста, кто-нибудь, помогите, пожалуйста!

– А мы и помогаем, уж поверь, – язвит в ответ женщина.

Строитель подходит к Гертруде и, протянув руку, срывает юбку с бедер. Девушка в отчаянии извивается и на нескончаемое мгновение зависает в зеве автобуса. Когда она обвивает руками кондуктора, все шумно и раздраженно дышат.

При прикосновении молодой человек корчится. Он хочет сбросить ее, но боится оставить двери, вдруг попрет толпа.

Чьи-то руки снимают Гертруду с подножки автобуса и бросают на землю, она, потрясенная, падает мешком. Толпа делает подготовительный вдох. Вид красивой соседки наполняет тебя пустотой, от которой становится больно. Ты не подаешь назад, как хочет одна часть рассудка, а, подчиняясь остальным, проталкиваешься вперед. Ты хочешь увидеть рисунок боли, проследить ее артерии и вены, отодрать сеть ее капилляров от тела. Людская масса напирает вперед. Ты тянешься к камню. Он в твоей руке. Рука медленно поднимается.