Безутешная плоть - [30]

Точно не понимая, какие претензии у директрисы к Независимости, а также что она имеет в виду под верными целями, ты вежливо улыбаешься и, поскольку не отвечаешь, миссис Самайта внимательно смотрит на тебя и задумчиво произносит:

– Что будет правильнее, похвалить ваш патриотизм или огорчиться некоторой нехватке инициативы?

По твоему лицу расползается еще более учтивая улыбка.

– И все же… – Директриса прижимает большие пальцы к губам и принимает решение. – Я не намерена поддаваться пессимистичному импульсу и прогонять вас. Школа поставлена в такие условия, что я смотрю на диплом, не на лицо. Хотя было бы намного лучше, если бы у вас по биологии была высшая оценка.

После чего, несмотря на бравые слова, миссис Самайта вздыхает. Под ее диафрагмой фанерный стол шатается, чуть не переворачивая соседний шкаф-витрину, где набиты спортивные кубки.

– Но у нас хорошая библиотека, есть все учебники, пособия, – объясняет она. – Я покажу вам где. Библиотекарь объяснит, как устроена система.

В заключение она выражает надежду, что ты подала заявку на получение государственного сертификата в сфере образования, поскольку у тебя нет необходимой квалификации, а у нее в школе насчет учительских бумаг строго. Директор сама, не вызывая секретаршу, любезно ведет тебя в библиотеку. В тесной каморке библиотекарши ты берешь планы и экзаменационные материалы прошлых лет. Каких-то не хватает, и библиотекарша с грустью сообщает тебе, что ученицы во время экзаменов выбрасывают работы из окон, чтобы им потом вернули с улицы. Ты принимаешь все как долгожданную непростую работу после столь долгого бездействия, решив учить школьниц не только биологии, но и принципам, которые сама вынесла сначала из дядиной миссии, а затем из католического монастыря. Задрав планку, ты идешь в альма-матер, университет Зимбабве, за дополнительным материалом и проводишь долгие часы в старой знакомой библиотеке, составляя планы уроков, которые тебе представляются восхитительными.

* * *

Все твои ученицы рождены свободными, или почти, так что разницы нет; самые старшие среди них во время обретения Независимости ходили под стол пешком. Они совсем не похожи на тебя в их возрасте. Когда они гуляют по двору, бегают по выложенным красной плиткой коридорам или атакуют на спортивной площадке, их энергия говорит тебе, что будущее для этих девушек растворяется в сияющих горизонтах. То, как открыто они встречают твой взгляд, даже самые неумные, означает, что они ждут от мира больше того, что ты когда-либо, в самых дерзких мечтах, могла представить себе на планете. Ты обнаруживаешь эту особенность не только у городских, но даже у тех, кто переехал из деревни к родственникам. Тебе непривычна такая молодежь, и каждый класс для тебя полон чужаков. Разгорается тлеющая обида, какая-то злоба, и ты думаешь, что девушкам было бы полезно, прежде чем полностью сформируется их характер, претерпеть те же трудности, что и тебе. Все это плохо сочетается с твоими усилиями открыть в себе образцового преподавателя.

С особой опаской ты относишься к некой Эсмеральде, чьи искусственные ногти на несколько миллиметров длиннее, чем позволяют правила. При помощи средств, которыми другие не располагают, она регулярно подбивает следящих за порядком старост плевать на их обязанности. Однажды утром, в первые дни на новом рабочем месте, ты застаешь ее за тем, как она клеем «Сток» приклеивает отошедший ноготь. Конфисковав ноготь и оставив ее с испорченным пальцем, ты понимаешь, что это только начало, не конец. Потом ты несколько раз видишь, как она, прикрывшись учебником, мажет губы блеском, и убеждаешься, что Эсмеральда взялась за тебя всерьез. Наконец тебе в руки попадает ее писанина, не записи про передающиеся через воду инфекции, а послание мужской особи с грамматическими ошибками, вроде эсэмэсок на громоздком мобильнике, который она тайком протащила на твой урок, и ты понимаешь, что рано или поздно тебя ждут неприятности. Девушка собирается тебя затравить.

Эсмеральда – главарь, но не только она демонстрирует неподобающее поведение. Многие проделывают себе множество дырок в ушах и других частях тела. В зеленых юбках, бежевых блузках, все больше девушек начинают выпендриваться. Они утрируют «р» в конце слов и пытаются развязно грассировать. Говорят, не открывая рта, и гласные уходят в нос – так они силятся воспроизвести американское произношение. Самое ужасное, что ни рассказы, ни схемы быстро мутирующих вирусов, ничто из того, чем ты стараешься привлечь внимание подопечных, не притупляет у них жажду экспериментов. Сначала ты решаешь не обращать внимания. Хорошее преподавание сводится к множеству страниц диктовки и переписыванию упражнений на доске. Через несколько недель тебя вносят в список дежурств на улице.

Совершая обходы, ты, предупреждаешь девушек о своем приближении: громко здороваешься со смотрителем футбольного поля или начинаешь петь. Обнаружив группку, сгрудившуюся над бутылкой или сигаретой, ты ждешь, что они спрячут контрабанду и потушат, что там они курят. Но школьницы нагло на тебя смотрят или надрывают животики. Ты немедленно отбрасываешь дикую мысль, проистекающую от слабости сердца, что подопечные сильно смущены и нуждаются в помощи. Ты воспринимаешь их открытые взгляды как измывательство, смех – как глумление над собой, какой ты стала. Подавляя сочувствие, уверенная, что их исполненное свободой воспитание после Независимости куда выигрышнее твоего, ты покупаешь большую черную тетрадь, куда записываешь имена, классы и выходки. Списки, вместе с девушками, которых застигла на месте преступления, ты отсылаешь директору.