Безутешная плоть - [10]

Вдова опускается на диван. Ты наклоняешься к ней, теперь она тебе интересна. Страдают! Уже не дети, но еще не старые: вдова дала определение твоей проблеме. Это утешает и вместе с тем тревожит: неизвестный тебе человек видит твою ситуацию насквозь, вертит ее и так и эдак, препарирует.

– Да, мисс Сигауке, вы понимаете. – Интерес к ее словам воодушевляет вдову. – Посмотрите на себя. У вас есть диплом. – И она опять переключается на студентов, призывая тебя посмотреть на них в свете христианства. – Подумайте о несчастных молодых людях. Мы собираемся на наши женские встречи, и, когда слышим, как в наши дни многие девушки из университета проявляют слабость, у нас разрывается сердце. Я уверена, в ваше время так не было.

Ты киваешь, еще считая себя девственницей, хотя была пара случаев, вселяющих сомнения: если ты в силу обстоятельств вставляла тампон, чтобы не забеременеть, это считается?

– Но сейчас, – продолжает вдова, – молодые в ваших колледжах ложатся со всеми подряд. И поскольку университет там же, где эти девушки, я буду матерью несчастным студентам. Да, сказала я, я буду за ними ухаживать.

По ходу беседы ты узнаешь, что ВаМаньянга, который имел тогда много других деловых интересов, не торопился приступить к действиям по результатам откровения. Май Маньянга же, которая за несколько месяцев до того получила повышение из секретарш в супруги, не хотела упускать момент. Преисполненная энтузиазма, в задней части участка на два гектара она немедленно положила бетонную плиту. Там все еще стоит кусок гофрированного железа, прибитый гвоздями к низенькому столбику и извещающий, что плита должна была стать «Студенческим поселением СаМаньянги». Примерно тогда же, когда фундамент зданий был залит ядом от термитов, чтобы будущие арендаторы могли свободно общаться, Май Маньянга основала таксофонное общество, оборудование которого теперь в беспорядке валяется на веранде.

– Ах, бедные студентки. – Потенциальная хозяйка качает головой и погружается в воспоминания. – Какой тяжелый для них удар! Разве могли они себе представить, что моего мужа вот так у них отнимут? Когда не было никаких проблем. Никаких. Ни в чем. Мы как раз собирались взять студенток. Таким женщинам, как вы, мисс Сигауке, это пошло бы только на пользу. И они были бы в безопасности. ВаМаньянга никогда не бегал к таким, которые чуть что ложатся. Нет, такого ВаМаньянга никогда не делал, не то что другие мужчины, так что можно было спокойно взять студенток.

Ладони у тебя становятся липкими. С тревожным чувством ты пытаешься понять, начинается ли разговор или уже закончился. Под тесной одеждой у тебя капает из подмышек, и в то же время хочется, чтобы вдова говорила дальше, отодвигая момент принятия решения: годишься ты или нет.

– Ах, да, вы узнали, – каркает она.

Ты увиливаешь от прямого отрицательного ответа:

– Красивая фотография.

Снимок, на который упал твой взгляд, стоит в самом центре вдовьего застекленного шкафа. Его окружают полушария, заполненные водой с крошечными хлопьями и макетами башен разных европейских городов.

– Вы видите? Сходство? Конечно, видите. – От жары вдова обмахивается рукой в кольцах. – Вы понимаете, кто это, я уверена.

Пока ты молчишь и выдавливаешь вежливую улыбку, чтобы не вляпаться с неподходящим ответом, вдова поднимается с дивана и идет мимо бронзовых, латунных, медных статуэток, наставленных на маленьких столиках.

Стеклянные дверцы шкафа упираются и дрожат, но, немного потрясшись, покоряются ей. Вдова убирает две толстые китайские чашки с блюдцами и часть сервиза, занимающего верхнюю полку вместе с серебряным чайным сервизом, от налета превратившимся в медный. Под кургузым чайником, в покрывшейся зелеными пятнами металлической рамке из олова с шахты Камативи, стоит фотография, которую вдова велит тебе узнать.

Он гладко выбрит, со светлой кожей, среднего роста, в безупречном костюме с петлицей и носовым платочком в нагрудном кармане. Портфель держит выше, чем обычно держат, когда стоят. Он схватился за него обеими руками, как будто сначала сидел, затем его попросили встать, но портфель он решил оставить на той же высоте. Он вцепился в него так крепко, что на тыльной стороне ладоней выступили жилы.

Она же кокетливо улыбается в объектив. Пухлые пальцы лежат на руке, которая держит портфель. Другой рукой она легко опирается на спинку деревянного стула, где отблескивает новенькая сумочка из искусственной кожи под питона. На ней туфли на платформе и платье-балахон, цвет которого на черно-белом снимке не определить. По обе стороны и на полках внизу фотографию окружают разнообразные безделушки: кошечка из розового кварца без одного уха, одинокая толстая кружка из местечка под названием Кингс-Армс, медные таблички с изображением протей, антилоп, глориоз – цветов Родезии, а также таблички, извещающие о годе, месте проведения и тематике множества конференций, в которых участвовал мистер Маньянга.

Вдова обходит допотопные часы с тяжелым ходом маятника, но идут они неверно. Поставив чашки на большой обеденный стол красного дерева, она заявляет, что сделает тебе чай. Ты ей нравишься. Несмотря на отчаянную нужду в благодеянии, сердце у тебя опускается. Змеи в животе принимаются зевать. Такое ощущение, будто сокращается матка. Сомнения в том, нравишься ли ты этой женщине, усиливаются, поскольку понятно: в тебе нет ничего такого, что могло бы сойти за обаяние. Тебя заливает презрение ко всему. Оно залегло под выражением лица, с каким ты смотришь на женщину, которой нравишься. В то же время восхищение ею, той жизнью, что она себе устроила, растет, и ты улыбкой отгоняешь недоумение.