Безумство храбрых - [22]

Детали относили в главный цех сборки специальные работники. Готовую продукцию заключенные пи разу не видели. По ночам ее увозили на поездах, которые подходили вплотную к заводу. Баранников сделал вывод, что в подземелье изготовляются тяжелые артиллерийские снаряды.

Спустя два месяца произошло событие, которое резко изменило всю жизнь Баранникова. Однажды утром в цехе появился Стеглик. Улучив удобную минуту, он подошел к Баранникову и сказал:

— В ближайшее время небольшую группу заключенных инженеров переведут в общежитие на поверхности. У немцев не хватает своих специалистов, и они хотят приласкать вас.

— Что будет с Демкой? — встревожился Баранников,— Ведь его без присмотра оставить нельзя.;

— Временно я устрою его на кухню, а потом посмотрим...

Спустя три дня инженеров переселили в общежитие. Но это совсем не означало, что они стали свободными людьми. После работы у выхода из-под земли их поджидали лейтенант и два солдата. Инженеры на ходу строились в небольшую колонну по два человека в ряду. Впереди шел лейтенант и один солдат, светивший фонарем. Другой солдат замыкал шествие. Вокруг непроглядная темнота. От свежего воздуха кружится голова и слезятся глаза. Люди идут молча, спотыкаются. Хорошо, что идти недалеко. Двухэтажный деревянный барак, где жили инженеры, стоял в лесу, метрах в семистах от завода. Приблизившись к дому, инженеры также на ходу перестраивались в цепочку по одному, и лейтенант, стоя у дверей, громко их пересчитывал. Внутри дома их встречал уже другой конвой — тоже два солдата. Один из них всю ночь находился в коридоре первого этажа, другой — на втором.

Если кто-нибудь из инженеров хотел пойти в туалетную комнату, он должен был приоткрыть дверь и позвать солдата. По утрам конвойные на обоих этажах устраивали неизменную забаву — с диким криком бежали по коридору и ударом ноги распахивали двери комнат.

Здесь жили семнадцать инженеров. Что из себя представлял каждый из них, Баранников пока не знал. Эсэсовцы неплохо продумали систему изоляции инженеров друг от друга — каждый жил в отдельной комнатушке. Только с чехом Гаеком Баранникову удалось немного сблизиться, и то благодаря тому, что они работали в одной штольне, а по дороге на завод и обратно всегда старались стать в одну пару.

Жил здесь француз Шарль Борсак, но, кроме его имени, Баранников о нем не знал ничего. У француза была могучая фигура и массивный подбородок боксера, а руки Тонкие, как у пианиста. Под мохнатыми, Почти сросшимися бровями угрюмо поблескивали .черные глаза. Очень интересовал Баранникова пожилой поляк Ян Магурский. Он работал в штольне, носившей название «цех-искра»; Баранников видел, что немецкие инженеры относятся к нему уважительно. Видимо, он был большим специалистом своего дела. Поговорить с ним Баранникову никак не удавалось. Иногда даже казалось, что поляк упорно избегает разговора. Остальные инженеры были бельгийцами, голландцами и норвежцами. Все они прибыли в лагерь «Зеро» позже и держались обособленной группой. Один из них, бельгиец, считался чем-то вроде старосты общежития.

Как-то летом Баранников пожаловался ему, что в его комнате течет с потолка. Бельгиец зашел в комнату, посмотрел на пятно, расплывшееся по потолку, и невозмутимо сказал:

— Передвиньте кровать к другой стене, и все.

— А вы разве не можете сказать администрации или охране, чтобы заделали дырку в крыше? — спросил Баранников.

Бельгиец удивленно посмотрел на него и рассмеялся:

— Война пошла к концу, и главное теперь — не дразнить собак и выжить. А от этой дырки в крыше вы не умрете, раз не успели умереть в пещере,— Он помахал приветственно рукой и вышел из комнаты.

Кто знает, что это за люди?

Демка жил теперь при кухне и стал связным между Стегликом и Баранниковым. Уже несколько раз Баранников через него запрашивал центр, нет ли каких-нибудь данных об инженерах, попавших в общежитие, но ответа не получал — у Стеглика оборвалась связь с центром. Демка приносил от него вести одна тревожнее другой. Новый начальник политического отдела лагеря Рунге напал на след подпольной организации, В одной из пещер гестаповцам удалось схватить подпольщика. Это был человек, который связался с подпольем совсем недавно и знал о нем очень мало. Гестаповцы торопились и перестарались. Они подвергли арестованного пыткам, которых он не выдержал и умер, так и не сообщив палачам ничего существенного. Тогда Рунге решил произвести выборочные аресты наугад по всем пещерам: из каждой по тридцати человек. Всех их пытали и уничтожили. Так погибли товарищ Алексей и бывший штурман Александр Грушко. И все же нанести по организации решающий удар гестаповцам не удалось...

Рабочий день подходил к концу. Сколько он сегодня длился, неизвестно. Ведь часов ни у кого не было, не висели они и в цехах. Зачем они? Там, на земле, происходит вечная смена дня и ночи, а тут, в душном подземелье, затопленном гулом станков и лязгом металла, счет времени сведен к одному звуку — реву сигнальной сирены, от которого мороз подирает по коже.

Баранников о приближении конца смены узнавал по другим неизменным признакам. Он знал, что поляки выдерживали ритм работы в течение примерно десяти часов, а потом их движения становились все медленнее и медленнее. После двенадцати часов труда они все чаще прислонялись грудью к станкам, опаздывали выключать моторы. Особенно отставал светловолосый Антек. Он начинал качаться — того и гляди упадет. Баранников подходил к его станку, молча отстранял токаря и работал за него сам. Антек, опустив голову, сидел возле станка, готовый вскочить при появлении немецкого инженера. Это повторялось почти каждый день, но ни разу поляк не сказал Баранникову спасибо. Только посмотрит на него своими голубыми, безмерно усталыми глазами и тут же отвернется.