Безумные затеи Ферапонта Ивановича - [30]

Отношения между ним и Еленой тоже сделались более ровными. Оба они избегали теперь говорить на политические темы. Елена понимала великолепно, что сейчас именно, в момент идеологической ломки нужно особенно бережно относиться к этому гордому человеку.

Она никогда не считала, что Яхонтов слишком любит ее, но со свойственной женщинам интуицией угадывала в нем человека с привязчивой и нежною душой, а потому старалась по возможности устранить в своем поведении все резкие и нетерпимые для него мелочи, чтобы крепче сделать свое влияние в основном. Она, например, совершенно бросила курить, отвыкла от некоторых словечек и жестов и видела, как это все радует его. Одного только она не могла для него сделать — это, чтобы встречавшиеся с ней на улицах товарищи-коммунисты не называли ее на ты. В такие минуты ей делалось очень смешно, когда Яхонтов молча и быстро отходил в сторону, оставляя ее с собеседником и, повернувшись спиной к ним, нервно курил.

После этого они обыкновенно долго шли молча.

Однажды он сказал ей после такой встречи:

— Знаешь, все-таки противная это у вас манера: любой тип подойдет к тебе и сразу: — «ты».

— Глупости ты говоришь, — возражала Елена, — вовсе не любой тип, а товарищ, такой же, как я, член партии.

— Ну, все равно... по-моему, это что-то... сектантское. Не хватает, чтобы вы еще целовались при встречах и называли друг друга «брат», — раздраженно говорил Яхонтов.

— Ну, и дурак! — разозлилась Елена. — Знаешь, меня просто удивляет, как ты — человек, который, кажется, помешан на всем русском — русский народ, русская армия, русский язык — говоришь такие вещи! Неужели ты не знаешь, что это ваше «Вы» с большой буквы — это совсем не русское, а также украденное у иностранцев, как корсеты и кринолины?! Они там и отца и бога называют на вы, а наших крестьян возьми, т. е. тот именно самый народ, который вы так любите, разве у них так? Нет, они, когда в старое время к «царю-батюшке» обращались, то говорили «ты» и никакого другого обращения не знали, да и русский язык его не знал, пока вы все не испортили... Да, ты возьми, пожалуйста, настоящею мужика, разве он тебе скажет «вы»? Да никогда! А вот тот, который пообтерся немного в городе, деклассировался, гот это знает. Но как ему, несчастному, туго приходится. Ты его спросишь» например: — «Вам сколько лег?», а он тебе: — «Да нам уж шестой десяток».

Яхонтов рассмеялся.

— Да, это ты верно подметила... Допустим, что ты права, но, чем же мне все-таки символизировать, оттенить, так сказать, что я с тобой в особых отношениях, ну, хотя бы то, что я твой муж, если это интимное обращение так истаскано.

— А зачем тебе символизировать? — спросила Елена. — Ведь, кажется, если кто-нибудь называет меня на ты, то этим не покушается на твои супружеские права.

— Ну, как ты грубо говоришь, — огорчился Яхонтов.

В общем такие столкновения и споры были очень редки. То, что Елене казалось мелочью, пустяками, и в чем она охотно уступала ему, то, «наоборот», для Яхонтова было очень важно, и ему казалось, что Елена начинала перерождаться под его влиянием. Привязанность его к Елене становилась спокойной и глубокой, как к жене. Склонный в глубине души к романтике, вспоминая обстоятельства их знакомства, он считал, что сама судьба послала ему Елену. Он уж нисколько не сомневался теперь в том, что она никогда не была любовницей Силантия.

Если бы Яхонтов мог исследовать свои подсознательные глубины, он бы с большим удивлением увидел, что там живет глубокая неприязнь к Силантию. Однако, из поверхностных, чисто нравственных побуждений он вполне искренне мучил себя и Елену о своем бывшем денщике и о том, как скверно он, Яхонтов, поступил, когда оттолкнул калеку — своего верного и преданного слугу.

Кончались разговоры о Силантии тем, что Яхонтов заявлял о необходимости разыскать Силантия. А Елену это сильно раздражало.

Был конец апреля. Пешеходы тонули в грязи. На одном только проспекте успело подсохнуть. Поэтому вечерами гуляло много народу. На мосту через Омку тоже было много, настолько мною, что для тою, чтобы постоять в свою очередь, облокотившись на перила, поплевать в мутную, быстро текущую воду и посмотреть, как чинятся баржи, готовясь к навигации — надо было дожидаться пока это все надоест кому-нибудь из стоявших возле перил, и он освободит место.

Яхонтову дважды в день приходилось переходить мост: на службу и возвращаясь домой. И каждый раз он ожидал, что увидит здесь Силантия. Привыкший к логическим операциям, Яхонтов пришел к такому выводу, что раз этот мост соединяет две половины города и по нему происходит все движение, то рано или поздно любой человек, если только он в городе, должен пройти через мост. Надо было только увеличить вероятность встречи. Сделав такое заключение, Яхонтов начал выходить на службу на полчаса раньше и возвращаться на час, а иногда и на два позднее. Это время он проводил или на мосту, или на крайней лавочке бульвара возле самого моста. Елене он сказал, что на службе стало больше работы.

Однажды, часов в 7 вечера, Яхонтов, пройдя мост в сторону проспекта, свернул налево и пошел по деревянному тротуару, мимо дома, где когда-то помещалась фотография. Он подходил уже к саду, как вдруг услышал за собой характерное постукивание деревяшки и костылей. Сердце его заколотилось. Он сошел с тротуара к забору и стал ждать, вглядываясь.