Безумные затеи Ферапонта Ивановича - [26]

— Как — откуда? — удивилась Ксаверия, — из детдома.

— Из детдома?!..

— Ну, конечно.

— Да кто это посмел?!. Без меня, без моего ведома?!. — горячился Капустин.

— Я распорядилась, — стараясь быть спокойной, ответила Ксаверия Карловна. — А что же здесь такого скажи, пожалуйста, ну?! — стала она переходить в контратаку.

Но это не удалось ей. В этот раз она просто узнать не могла своего супруга, всегда боязливого и уступчивого.

— А то особенное, — грозным громким топотом говорил он, надвигаясь на нее, — что это неэтичный поступок! Ты понимаешь, неэтично!... Ты лучше бы все, что угодно сделала!.. Но это, это... Как?! — жена заведывающего детским домом забирает в свою квартиру пианино, принадлежащее детскому дому!.. Да ведь это чорт знает что такое!

— Ну, уж ты чересчур, — разозлилась Ксаверия. — Я говорила об этом с фельдшером, и он сказал, что оно все равно стоит зря, и что даже, наоборот, идиоты могут его испортить, а у нас оно сохранится.

Капустин презрительно захохотал:

— Фельдшер ей сказал! А почему ты к фельдшеру обратилась, а не ко мне?!..

— Потому что я знаю, что тебя нельзя беспокоить.

— Ах, вот что?! — издевался Капустин. — Не хотели меня беспокоить! А этот Скрябин, которого вы с таким увлечением исполняли, он меня не побеспокоил?! А может быть, все это делалось для меня даже?..

— Да! Для тебя, для тебя делалось! — воскликнула Ксаверия Карловна, чувствуя в то же время, что она напрасно сказала это.

Но было поздно.

— Что? Ты это сделала для меня?!. Объяснись, пожалуйста! — он даже отступил в изумлении.

Она молчала. Она быстро-быстро перебирала в уме всевозможные ухищрения. Как? Сказать правду, сказать ему, для чего она решила принести сюда пианино? — нет, ни в коем случае — будет хуже. Надо солгать, придумать, почему именно она сказала, что это для него.

— Я готовила тебе сюрприз, — сказала она, желая выиграть время.

— Что это еще за сюрприз? — поморщился он.

— Но, раз сюрприз, то ты понимаешь, что я не могу открыть тебе его, — сказала она и в ту же минуту испугалась, увидев, как лицо его исказилось яростью, и сказала первое, что пришло ей в голову:

— Я хотела устроить елку...

— Елку?! Да что ты, с ума сошла, разве теперь Рождество?

Ксаверия Карловна стояла вся красная от неуклюжей лжи.

— Но, ты ведь знаешь... что тут другое важно... Просто, у меня остались старые, елочные украшения, и я решила устроить бедным идиотам праздник... Тут не елка, собственно, важна, а просто блеск этот, шум, бенгальские огни... Я именно для тебя хотела доставить интересный материал для наблюдений: как твои идиоты отнесутся к такому необыкновенному для них явлению...

Ферапонт Иванович пожал плечами и промычал что-то.

— Ну, а пианино тебе зачем понадобилось?!..

— А как же? А репетиция, спевки?!..

— Ну, уж уволь, пожалуйста! — поморщился Ферапонт Иванович, — спевайтесь, где угодно, только не здесь!..

Он круто повернулся и захлопнул за собой дверь кабинета.

Снова потянулись для Ксаверии Карловны скучные дни. Теперь уж она не решалась больше ни на какие героические меры, чтобы вырвать Ферапонта Ивановича из ею подозрительного уединения. Она злилась на себя за не удачную ложь, потому что теперь ей приходилось расплачиваться и устраивать праздник идиотам.

К устройству праздника были привлечены ею фельдшер, воспитательница, Силантий и даже несколько человек из слабоумных ребят.

Наконец, наступил канун праздника. И теперь уж неизбежно пришлось побеспокоить Ферапонта Ивановича. Для бала потребовались все три комнаты.

Ни с кем не разговаривая, мрачно и торжественно оставил свой кабинет. Слоняясь из комнаты в комнату, он не находил себе места: отовсюду изгоняла его безжалостная уборка.

— Слушай, пошел бы ты на улицу, следовало бы пройтись немного, — сказала, наконец, Ксаверия Карловна, которой надоело уж перегонять его из угла в угол. — А я тем временем закончу все.

Он, ни слова не сказав, направился в переднюю и стал одеваться.

Он так отвык от свежего воздуха, что почувствовал себя на улице, как человек, выздоровевший от тяжелой болезни, которому первый раз разрешили выйти во двор.

Под навесом он увидел Силантия, запрягавшего лошадь в «салат». Он подошел к нему.

— Здравствуй, Силантий, ты куда это собрался?..

— Здравствуйте, Ферапонт Иваныч! — весело приветствовал его Силантий, бросив даже затягивать супонь. — А я уж думал, увидим ли мы вас, ладно ли што с вами?..

— Все ладно, Силантий, — невесело сказал Капустин.

— Ох, нет, Ферапонт Иваныч, гляжу я на вас, дак вы будто и с лица переменились.

— Ну, это так: на улицу долго не выходил... Ты куда это едешь? — спросил Капустин, переводя разговор.

— А в бор, Ферапонт Иваныч: Ксаверия Карловна посылают, елку им надо вырубить.

— А, — сказал Капустин. — А что — не поехать ли и мне с тобой, — спросил он в раздумьи.

— А почему же не поехать?.. Самое милое дело прокатиться. До бору-то версты две, не боле... Только в сапожках-то все-таки нельзя!.. — говорил Силантий, возжая лошадь.

— Ну, так я пойду сейчас одену пимы, а ты подъезжай к флигелю, — сказал Ферапонт Иванович.

— Слушаю! — по старой военной привычке ответил Силантий...

Когда переехали по льду речку, протекавшую саженях в ста от заимки, Ферапонт Иванович оглянулся: черневшие на белом пригорке, обнесенные со всех сторон высоким навесом, строения напомнили ему те остроги, которые ставили сибирские воеводы для защиты от кочевников.