Безумные дни - [8]
Артёму, считавшему себя законченным индивидуалистом и сидевшему годами в позиции «мой дом и есть мой мир», сначала всё это было довольно дико, но потом оказалось, что роль «лишнего человека», которую он играл в мире прежнем, абсолютно нелепо выглядит в социуме, испытывающем жесточайший кадровый голод. А главное — в мире, полном реальных, очень настоящих, интересных и крайне важных задач. Правда, писать фантастику он бросил. Теперь она стала его повседневной работой.
В дверях Артём столкнулся с девочкой лет тринадцати, которая катила тележку с ведром, тряпками, шваброй и пылесосной оснасткой — шлангом и щёткой, которые подключаются к разъёмам вакуумной системы уборки дома.
— Ой, вы ещё здесь? — удивилась она. — Время уборки!
— Привет, Катя, — поздоровался он с ней. — Уже ухожу. Как твои дела?
— Всё хорошо, спасибо! — широко улыбнулась девочка. — Но я последнюю неделю у вас убираю.
— А что так? — расстроился Артём.
Катя ему нравилась — рыжая, чуть тронутая солнечными веснушками по молочно-белой коже, симпатичная и очень весёлая девочка. Он часто думал, что у них с Ольгой могла бы быть вот такая дочка.
— Седьмой класс же! — укоризненно сказала она, удивляясь, что можно не знать очевидного. — С понедельника у нас вместо общей трудовой практики будет специализированная.
— Ого, уже седьмой! — улыбнулся Артём. — Как ты быстро выросла! И куда собираешься?
— Не знаю пока… — встряхнула огненно-рыжими хвостиками школьница. — Всё такое интересное…. Вчера нас возили на молочную ферму, там телята смешные! А сегодня на гидростанцию поедем, там тоже, говорят, очень здорово!
— Ну, удачи! Я буду скучать, я к тебе привык уже.
— Не скучайте, — засмеялась девочка, — вместо меня будет Настя из пятого «Ж», она хорошая!
Детей в Коммуне было очень много. Жестокий популяционный кризис предыдущих поколений, сильно повыбитых борьбой за существование, пытались выправить активным стимулированием деторождения. Этим и было вызвано сильное смягчение нравов в области семейной жизни — от советских чуть ли ни к вудстоковским. Внебрачные связи не осуждались, секс был более отделён от отношений, чем обычно. Социальные нормы вообще очень легко гнутся под текущие необходимости, а тут ещё и гендерный перекос сработал — как это обычно случается, спасавшие жён и детей мужчины их по большей части спасли, но сами выжили далеко не все. В поколении Первых на одного мужчину приходится шесть женщин. Второму пришлось полегче, но и там вышло один к трем, и только к третьему положение начало потихоньку выравниваться. Так что рожали тут много, и дети бегали жизнерадостными стайками повсюду. Возможно, некоторые из самых мелких имели гены Артёма — в обязанности каждого здорового мужчины входило пополнение банка спермы, и он регулярно проходил процедуру. Артём подозревал, что его генетический материал используется очень активно — при малочисленном исходном населении специалистам репродуктивной лаборатории приходилось раскладывать сложные пасьянсы в попытках избежать близкородственного скрещивания. Впрочем, Артём не исключал и евгеники — наследуемость способностей оператора не доказана, но и не исключалась. Если бы не Ольга, можно было бы выполнять свой генетический долг и более приятным способом, но… Она даже, вроде бы, и не возражала, но то немногое, что Артём понимал в женщинах, настоятельно твердило: «не стоит оно того».
Ещё одно интересное следствие этой политики, которое Артём отметил как невольный антрополог, — матрилинейность здешнего общества. Установить отцовство при таком свободном отношении к сексу можно было только медицинскими способами, и оно устанавливалось — но информация была принципиально закрытой. Так что родство считалось по материнской линии и учитывалось при генетических раскладах. В социальной жизни родительские отношения были менее значимы, чем в привычном для Артёма традиционном обществе. Может быть, поэтому и отношение к детям тут было удивительным — чужих детей не было, в их жизни принимал участие каждый взрослый. Даже рождённые в браке почти никогда не жили в семьях — воспитание было коллективным, очень хорошо и продуманно организованным. Коммуна возлагала на своих детей большие надежды, вкладывая существенную часть своих невеликих ресурсов в их образование и воспитание.
Артём зашел в бытовое помещение комплекса, напоминавшее ему «бытовку» армейской казармы и исполнявшее похожие функции. Одну стену здесь занимала монструозная многосекционная стирально-сушильная машина. Как и вся коммунарская бытовая техника, она была начисто лишена дизайна и производила впечатление собранной на танковом заводе. Зато заложенная в неё утром одежда вечером оказывалась постиранной, высушенной, разглаженной и даже упакованной в бумажный пакет. Артём открыл ячейку, сунул туда вчерашний комплект: бельё — отдельно, верхнюю одежду — отдельно. Постельное бельё ежедневно меняли дети, которые в рамках трудовой практики занимались уборкой жилых помещений. Артёму было очень странно, что доступ в квартиру открыт для посторонних, тем более — детей, тем более — к постели, которая, в общем, довольно интимный элемент жизни… Но и к этому он, в конце концов, привык.
