Безумные дамочки - [28]

Но тело помнит. Это была еще одна из мыслей во время бессонных ночей рядом с Питером, который при помощи сна убегал от супружеских обязанностей. Тело, как и мозг, обладает памятью, и его можно долго обманывать, до тех пор, пока оно не потребует своего. Но, как понимала Беверли, вопрос в том, что она могла сделать, чтобы дать телу исполнить свой долг. Противясь возможности найти другого мужчину (интересно, сколько продержусь, думала она), Беверли начала пить. Маргарет об этом знала и смирилась, как могут смириться слуги. Даже сейчас, без всякого повода, Маргарет спросила:

— Вам налить выпить, миссис Нортроп?

— Голова болит.

— Может, капля коньяка поможет?

— Ничего не случилось.

— Да, мэм.

— С другой стороны, — сказала Беверли, вспомнив, как Питер, выгнав ее, лег читать, — может, маленькая рюмочка коньяка…

Спиртное плохо действовало на голову, а коньяк особенно, но ей наплевать, ведь ей было так плохо. Считалось, что дети придают смысл жизни, дают ощущение материнства, чувство ответственности, значимости, так это и было. Без детей Беверли умерла бы, но их было недостаточно, как недостаточно богатства и прислуги.

Вот есть Маргарет, есть детский сад для Салли до часа дня, есть пеленки для Питера, их вовремя покормят (под руководством Маргарет), за самой Беверли непрерывно ухаживают, если ей того хочется. Она может уйти к себе в комнату, и ее никто не потревожит, может поехать на обед в загородный клуб, выпить там или просто посидеть, может поехать и купить новое платье, свитер, туфли, перчатки, юбку. Все здесь есть. Никуда не надо ездить. Ей могут сделать новую прическу, пока она читает последний выпуск журнала «Вог», может позвонить Бетти, Юнис, Кетти, кому угодно, они вволю наболтаются. Может поработать в госпитале или поговорить с дамами в благотворительном обществе, может… Она может делать уйму всяких приятных вещей, но на все ей наплевать, Беверли знала, что не хочет делать ничего, только заниматься любовью с мужем, который сейчас спит.

— Вам лучше, миссис Нортроп?

— И лучше, и хуже. Одновременно. — Она протянула пустой бокал и отметила выражение озабоченности на темно-коричневом лице Маргарет. — Налей, пожалуйста.

Ей почти двадцать девять лет, и если она будет продолжать пить, то скоро состарится. Беверли думала об этом. В тридцать пять ее разнесет, она станет похожей на этих смешных женщин, которые не могут прийти в себя, пока не выпьют несколько мартини. Что же ей делать? Конечно, тянуть свой воз, но ей не хватало стимула. Не то чтобы не хватало силы воли, беда в том, что не было точки ее приложения. Дети? Ладно, это хороший побудительный стимул, во всяком случае, должен быть им, но не помогало. Значит, она паршивая мать? Может, со стороны так и выглядело, но изнутри видела все иначе. Беверли знала, что дети — это продолжение Питера, и без него они во многом теряли свою значимость. Они были очень важны для нее, но не так важны, как следует, и она ничего с этим не могла поделать. Если Беверли — паршивая мать, значит, так и есть?

Может, часто думала она, если бы дети были старше, она бы воспринимала их как самостоятельных личностей, а не как чье-то продолжение, но им было два и пять лет, и Питер-младший едва разговаривал, а Салли — это любопытная маленькая девочка, которую Беверли, наверное, никогда не поймет. Салли была такой храброй и бесстыдной, такой бойкой, такой бесстрашной, можно сказать, пылкой, что не было никого более противоположного Беверли в детские годы. Часто она считала себя ребенком, а Салли матерью.

Однажды Салли сказала:

— Знаешь, мама, у тебя слишком длинное платье. — Замечание вполне обычное для пятилетнего ребенка, но Беверли испугалась, ей показалось, что слышит голос матери, которая наказывает, выговаривает, и у нее возникло неодолимое желание отправить платье на переделку.

Но она лишь ответила:

— А мне нравится, дорогая. Такая длина как раз для меня.

На этом все кончилось, но Беверли вспомнила, что однажды сказала матери, будто туфли не подходят к ее платью, но мать холодно заметила:

— Дорогая, они чудесно выглядят, а этот цвет подходит ко всему.

И маленькая Беверли отступила перед авторитетом взрослого, ощутив (как она сейчас припомнила) его непоколебимость, но теперь понимала, что мать могла испытывать те же сомнения, что и она при замечании Салли о длине ее платья. И, возможно, в этот момент Салли подумала, что у нее властный голос непререкаемого авторитета. Неужели жизнь устроена так, что матери командуют, а дети подчиняются, пока сами не становятся матерями и не начинают притворяться перед детьми?

— Налей, пожалуйста.

— Может, если вы приляжете, вам станет лучше, миссис Нортроп?

— Скоро я так и сделаю, а пока… — И помахала пустым бокалом.

Верно, что постель — лучшее лекарство от мигрени; просто лечь на спину, успокоиться и бороться с накатывающимися волнами тошноты, лежать тихо, не двигаться, не думать. На кухонных стенах цвета сливочного масла висело две картины в рамках. Нежный рисунок цветка и рисунок Салли, сделанный несколько месяцев тому назад. На нем было изображено лицо девочки с каким-то подобием звезды над бровью. Когда Салли принесла его из детсада, Беверли спросила, что это за звезда.