Безумно богатые русские. От олигархов к новой буржуазии - [6]
Блаватник родился в 1957 году в Украинской ССР, жил и учился в Москве, а в 1978 году вместе с семьей эмигрировал в США. Теперь он живет в Лондоне, откуда управляет своим огромным состоянием. Блаватник разбогател на российской нефти в ходе приватизации в 1990-х годах. Впоследствии он вывел из России все активы и теперь занимается более безопасной деятельностью, в том числе благотворительностью. Блаватник профинансировал строительство здания нового факультета в Оксфордском университете — Школы управления, а также нового крыла лондонской галереи Tate Modern (и то и другое сегодня носит его имя). Гарри выразил надежду, что, приняв деньги от богача родом из СССР, университету и музею не придется однажды пожалеть о выборе благотворителя. Но все члены нашей компании согласились, что Блаватник не может считаться «типичным богатым русским». «А что такое „типичный“ богатый русский?» — спросила я. От моего вопроса все отмахнулись, заявив, что Блаватник относится к совершенно другой лиге.
Пиарщикам Блаватника пришлось немало потрудиться, чтобы создать ему имидж «другого» и избавить от ярлыка «олигарха». С этой задачей они справились на отлично: Блаватника признали «своим» в кругах американской и британской элиты[8], а в 2017 году он был даже удостоен рыцарского титула за свои заслуги в филантропии. Меня удивило то, что от внимания моих собеседников, несмотря на их прямые контакты с русскими, ускользнула более общая тенденция: как на смену сорящим деньгами бескультурным нуворишам приходят люди типа сэра Блаватника. Для моих приятелей, как и для большинства граждан западных стран, богатые русские — по-прежнему кто-то вроде фицджеральдовского Джея Гэтсби, который, несмотря на все попытки сойти за воспитанника Оксфорда, включая нарочитое обращение «старина», так и не был принят местным высшим обществом. Точно так же британцы относятся к богачам из России: как бы те ни старались, им никогда не удастся достичь желаемой легитимности на Западе, а некоторым не стоит даже пытаться.
Эта книга оспаривает подобные представления. Здесь сделана первая попытка применить к российскому высшему классу концепцию преуспевания, разработанную в социологических исследованиях, фокусировавшихся на высших слоях других стран. В книге утверждается, что многие представители российского высшего класса преуспели именно в западном понимании: свои «новые» деньги они превратили в то, что принято считать респектабельными деньгами. Даже если они не достигли того же уровня публичного признания, как Блаватник, в остальном они демонстрируют похожие составляющие успеха: развивают более утонченные вкусы, выстраивают имидж добропорядочных буржуа и активно участвуют в благотворительности.
Книга начинается с описания контекста, в котором возник высший класс современной России; далее процесс его развития рассматривается через призму ключевых закономерностей, выведенных из изучения того, как формируются и воспроизводят себя высшие классы. Ссылки на историческую фактуру доказывают, что, во-первых, в российском высшем классе произошел отход от примитивного демонстративного потребления и что, во-вторых, в настоящее время его члены активно стараются упрочить социальные позиции и легитимировать себя и свое потомство — как в свое время это сделала буржуазия на Западе.
В первых главах рассматривается путь современной российской элиты к богатству и стремление ее членов социально обособиться как в интерпретациях семейной истории, так и в образе жизни. Далее исследуются применяемые ее представителями легитимирующие нарративы, которые, с одной стороны, требуют от них участия в филантропии, а с другой — оправдывают ярко выраженное социальное неравенство и патриархальные нормы, присущие российскому обществу. В последних главах сделана попытка заглянуть в будущее: анализируются перспективы дальнейшей эволюции российской буржуазии, причем особое внимание уделяется подготовке к грядущей передаче богатства молодому поколению, а также все усложняющимся отношениям с Западом.
Исследование, которое легло в основу книги, было начато еще в 2005 году. Когда я впервые обратилась с этой идеей к профессорам политологии и социологии Венского университета, которые могли бы стать моими научными руководителями, они отнеслись к ней очень скептически. Они утверждали, что российского высшего класса как такового еще не существует и исследовать эту группу имеет смысл не раньше чем лет через двадцать, когда произойдет передача социальной легитимности от первого поколения к последующему. Они также сомневались, что богатые русские вообще согласятся со мной разговаривать.
Столкнувшись с такой реакцией, я почти отказалась от своей затеи, но все же отправила ее краткое описание отцу. В тот момент он как раз собирался в экспедицию в Гималаи, где готовился совершить восхождение на Аннапурну III. Я не надеялась, что среди лихорадочных сборов отец найдет время прочитать мое письмо, но ошиблась. Позвонив ему вечером накануне отлета, я хотела узнать, готов ли он к поездке и взял ли с собой все необходимое снаряжение. Но он настоял на том, чтобы мы обсудили мою идею здесь и сейчас, не откладывая это до его возвращения. В отличие от университетских профессоров, отец нашел мою тему очень интересной. Взглянув на нее с исторической точки зрения, он увидел хорошо знакомую историю превращения баронов-разбойников в добропорядочных джентльменов.
