Безумная Роща - [11]

Еще долгое время возлюбленные провели в его дворце, и в те дни Казориус забыл о скуке. В его огромную спальню поставили железную клетку и приковали Тайленара изнутри к ее прутьям, вырезав ему веки, чтобы он не смог закрыть глаза. Несколько ночей Казориус развлекался с Айнеллой, и ее громкие стоны и крики достигали ушей юноши, даже если он скашивал взгляд на потолок спальни или на ковры, покрывавшие пол комнаты. С каждой ночью сцены совокупления становились все более унизительными для Айнеллы, все более противоестественных вещей требовал от нее Казориус — но, казалось, что это лишь больше разжигает ее страсть и желание повиноваться. Она спала с собаками и рабами, и иногда Казориус заставлял ее содрогаться в экстазе раз за разом, а иногда, ослабляя свою власть над ней — плакать от отвращения и кричать от боли. И в один из дней, пока Айнелла ласкала его и целовала его ноги, он спросил у Тайленара, что юноша теперь думает о своей любви.

Надо сказать, что до сих пор никто в городе не подозревал о том, что Казориус — колдун. И даже теперь Тайленар не догадывался об этом. Он едва не обезумел в клетке за эти дни; кормить его приходилось насильно. Когда стражники на время освобождали его из оков, они внимательно следили, чтобы он ничем не поранил себя, ибо больше всего на свете теперь он желал умереть. Все же юноша нашел в себе силы, чтобы ответить.

— То же, что и раньше, — сказал он. — Она боится тебя, вот и все. И я не презираю ее за это. Ты можешь владеть ее телом, но никогда не будешь владеть ее сердцем и душой.

— Глупец! — Рассмеялся Казориус. — Она моя вся, от ногтей до корней волос, от первых воспоминаний в утробе матери до последнего вздоха, от самых сильных страстей до потаенейших желаний! Ибо я — Повелитель Сердец. И ты — тоже мой.

И тогда он приказал девушке как-нибудь выразить свою любовь к нему, и Айнелла взяла засохший цветок, до сих пор приколотый к куртке юноши, и подала Казориусу. Тиран отложил цветок в сторону и, подав ей нож, приказал изуродовать свое прекрасное тело, что она и проделала, по-прежнему с собачьей верностью глядя на того, кто владел ее сердцем. И когда он велел ей остановиться, в ладонях, измазанных кровью, она снова протянула ему цветок, некогда подаренный юноше. И Тайленар заплакал и забился в цепях, и стражникам пришлось вставить ему в рот деревяшку, чтобы он не прокусил себе губы или не откусил язык. Тиран же, развалившись на подушках, с легким любопытством рассматривал юношу, в то время как Айнелла продолжала ласкать его.

— Видишь, — сказал Казориус юноше, — дело совсем не в страхе.

Он приказал врачам и целителям вылечить раны девушки. И когда это произошло, велел Айнелле совокупиться с Тайленаром. И плоть ответила плоти, но юноша видел, что взгляд его возлюбленной прикован к Казориусу, и глаза ее полны немого обожания. Лишь тень легкого беспокойства иногда мелькала на ее лице — все ли она делает так, как желает тиран, и не может ли она как-нибудь еще угодить ему?

После этого тиран приказал выпустить Тайленара из клетки. О, как мечтал юноша выбраться из своего узилища и вцепиться тирану в горло! Не ценя свою жизнь и не боясь смерти, он не беспокоился о том, что сделают с ним стражники. Но, к своему удивлению, он поклонился Казориусу, и, как и Айнелла, поцеловал ему ноги, и, продолжая изумляться, услышал, как его уста благодарят Казориуса. И было мгновение, когда он забыл о себе и растворился в воле колдуна. Служить тирану казалось ему верхом счастья. Но затем он снова стал свободным, и Казориус, издеваясь, отпустил его, оставив лишь смутную память о счастье Служения. И юноша ужаснулся случившемуся и зарыдал, поняв, что бессилен против своего врага, а Казориус приказал проводить Тайленара из дворца, и велел Айнелле сопровождать до ворот. И девушка много говорила во время этой дороги, но все ее речи сводились к тому, каким великим благом были заполнены для нее эти дни. В подробнейших деталях она описывала, как будет служить Казориусу, на какие жертвы пойдет ради него и что сделает, лишь бы заслужить один его снисходительный взгляд. На выходе из дворца Айнелла и слуги колдуна оставили юношу и удалились. И только тогда с Тайленара окончательно пали чары, и оцепенение покинуло его. И даже ненависть в его душе утихла, столь велико было в этот миг его отчаянье. Он проклял Казориуса, и женщину, породившую его, и отца, зачавшего колдуна, и землю, по которой ходил Казориус, и богов, допустивших жить это чудовище.

А тиран в своем дворце громко смеялся, слыша эти нелепые проклятья. Тайленар был не первым и не последним, над кем он так потешался. Отдохнув во дворце, сполна насладившись новой наложницей — которая, впрочем, ему быстро приелась — он отправился в город на поиски новых приключений.

Прошло три года. И вот, в один день, пришел во дворец Казориуса странник. Странник не был ни стар, ни молод. Одежды его были дорогими и искусно сшитыми, но цвета этих одежд напоминали о темной древесной коре и белой пушистой плесени, покрывающей гниющие фрукты. Не было уродства ни в лице странника, ни в его теле, но было в нем нечто, заставляющее при взгляде на него содрогаться от страха и отвращения. Прямые темные волосы его почему-то напоминали паутину, а темные глаза — ямы, полные копошащихся насекомых. Слуги Казориуса разбежались при его появлении, но преданные солдаты попытались заградить дорогу пришельцу. Однако странник небрежно повел рукой — и солдаты замерли на месте. Пришелец пошел дальше, а слуги, осмелившиеся приблизиться к солдатам, увидели, что тех покрывают нити полупрозрачной белесой плесени, и гной наполняет рты солдат, и медленно сочится из глаз их, ушей и ноздрей, и из-под ногтей их пальцев также вытекает слизь.