Безумие - [24]

— Ты правильно говорил, Никола. Мир чудовищно сложен. А мы пытаемся изобразить его с помощью умопомрачительного скромного материала — нолей и единиц! Без искажений и огрехов это так же немыслимо, как без разрывов и складок растянуть сферу на плоскости. Погрешности изображения мира с помощью нолей и единиц и проявляются в форме различных логических парадоксов. Эти парадоксы существуют не в реальном мире, а в формализованном мышлении, в рамках некоторых надуманных задач. Ты ежедневно решаешь десятки и сотни парадоксов, даже и не подозревая об их существовании. Вспомни, например, задачу о буридановом осле, который умер с голоду между двух охапок сена лишь потому, что он находился от них на абсолютно равных расстояниях. Разве реальные ослы, я уже не говорю о людях, испытывают когда-нибудь такие затруднения?

Я вздохнул:

— Хорошо, согласен. Формальная логика порочна, формальная логика — бяка. Но я не слышал еще, что ты предлагаешь взамен ее. А голая критика еще никогда не рожала ничего, кроме пустого места!

— Чтобы ответить на этот вопрос, я вернусь к задаче, которая была предложена Санчо, — спокойно проговорил Гранин. — Давай задумаемся, кто виноват в том, что стражник на мосту оказался в таком двусмысленном положении. Догадаться нетрудно — начальник стражи! Он плохо проинструктировал своего подчиненного, говоря современным языком, разработал неполную программу его действий. Он предусмотрел лишь два варианта: свободная дорога, если путник сказал правду, и виселица, если он солгал. Выясняется, однако, что эти варианты не исчерпывают действительности. Если бы начальник стражи знал об этом, он обязательно добавил что-нибудь в таком роде: "Буде же путник выскажется странно, не истинно и не ложно, то, толкнув его с места в воду, предоставить самому провидению решить его судьбу".

И тут мешанина образов и мыслей, почерпнутых мной за последние дни, машинное безумие, ящерицы, кошки, режимы работы мозга и автопилоты — вдруг отлилась в единое стройное целое. Догадка молнией сверкнула у меня в голове.

— Так-так, — я снял шляпу, вытер лоб и снова надел ее, — ты считаешь, что человеческий мозг работает не в двоичном, а в троичном коде?

— Именно! И в этом его решающее отличие от логосов!

— Следовательно, переход мозга с обычного режима работы на аффектоидный есть по сути переход с троичного кода работы на двоичный?

— Верно, это своеобразный скачок в прошлое, к предкам, потому что мозг пресмыкающихся, по-видимому, работает только в двоичном коде.

— А безнадежные шизофреники — это, стало быть, люди, мозг которых устойчиво перешел на двоичный режим работы?

— По крайней мере у кататоников. Так мы говорили, азартно перебивая друг друга, пока я не остановился и не сказал:

— Ты знаешь, Сергей, ведь это очень интересная мысль! Вы должны понять меня, я математик. Общие рассуждения, как бы они ни были интересны, так и остаются для меня общими рассуждениями. Другое дело — переход с двоичного кода на троичный. Это нечто конкретное, что можно подвергнуть строгому математическому анализу. Двоичному коду соответствует формальная логика, а теперь перёд моим внутренним взором смутно вставали контуры нового грандиозного научного здания — математизированной диалектической логики, которая будет соответствовать коду троичному. Логики, в которой наряду с утверждением и отрицанием есть еще и отрицание отрицания, похожее на утверждение, однако, в отличае от формальной логики, ему не эквивалентное.

— Меня смущает одно, — признался я, возобновляя движение, — ты не без оснований считаешь, что моделирование бесконечной вселенной всего из двух кирпичиков — занятие для безумцев, порочное в самой своей основе. А потом добавляешь третий кирпичик — и пожалуйста, вселенная на лопатках!

— Меня и самого смущало это, — признался Гранин, — пока я не сообразил, что просто-напросто не учитываю особенностей этого третьего кирпичика. Если "да" и "нет" — это самые настоящие, глупые кирпичи, то "отрицание отрицания", ни "да", ни "нет" — нечто гибкое, многоликое, могущее в итоге превратиться во все, что угодно. Мозг мне представляется теперь не просто устройством уникальной сложности, но и сложноиерархической суммой многих логических подсистем, в каждой из которых проблема рассматривается с разных точек зрения и на различных уровнях обобщенности. Если в одной подсистеме не получено радикальных "да" и "нет", проблема передается в следующую, и там это ни "да", ни "нет" рассматривается заново. Я думаю, что озарение, вдохновение — называй это, как хочешь, — состоит по существу в расширении сферы троичного кода в нашем мозгу, в создании новых, дотоле несуществовавших и, увы, неустойчивых логических подсистем.

Некоторое время мы шли молча.

— А ты представляешь, какая это возня — перевести все эти мысли на строгий язык математики? — высказал я вслух вдруг пришедшую в голову мысль.

— Да, — без всякого энтузиазма согласился Гранин. И засмеялся, ободряюще тряхнув меня за плечо: — Ничего! Помощники найдутся!

9

На следующий день после того памятного вечера, когда мы с Сергеем ходили по гостям, а потом гуляли под дождем, я вернулся с работы усталый, с тяжелой головой. Гранин лежал на диване, закинув руки за голову и глядя в потолок. Скосив на меня глаза, он спросил: