Безумие Божье. Путешествие по миру гонений - [30]

Когда-то мы на свой страх и риск затеяли скромное семейное предприятие, которое оказывало бы гуманитарную помощь. Оно разрослось в профессиональную многонациональную организацию, в штате которой состояло не менее ста пятидесяти сомалийцев и тридцать пять граждан западных государств, занятых на постоянной основе в четырех разных странах. Первые несколько лет Рут руководила всем из маленького домашнего офиса в Найроби.

Большая часть помощи, которую мы распределяли, приходила от ООН, и наша незатейливая и неприхотливая организация нуждалась в постоянном притоке средств, щедро изливаемых верующими, и была очень им благодарна: эта поддержка позволила нам набрать персонал и профинансировать работу предприятия, выросшего в итоге в дорогостоящую компанию.

А если не говорить о материальном, то теперь, в отличие от предшествующих дней, тысячи людей молились за сомалийцев и за то, чтобы их телесный и духовный голод был утолен.

Затраты росли, расходы на оплату труда – тоже, и мне приходилось каждый раз перевозить в Сомали не менее ста тысяч долларов (в стодолларовых купюрах). Я делил эти деньги на несколько пачек и прятал в разных местах экипировки и на себе самом – надеялся, если ограбят, то так восхитятся кушем из первого тайника, что прекратят обыск и оставят меня с деньгами. Слава Богу, не грабили ни разу.

Но когда наши инспектора узнали, как я перевозил деньги в Сомали, они ужаснулись и запретили мне продолжать. Я спросил, есть ли у них иной, лучший план. В Могадишо не было систем перевода денег, а в Сомали не ходила законная валюта, на которую можно было обменивать средства, поступающие из-за рубежа. Оставалось только придерживаться моей финансовой стратегии или прекратить нашу работу и вывезти сотрудников из страны.

Инспекторам нечего было мне предложить, и я продолжил делать как раньше – без официального их одобрения, но с полного ведома и негласного благословения. За те шесть лет, что мы проработали в Сомали, нам так и не удалось придумать какую-либо работающую систему для перевода денег.

* * *

Одной из главных причин, по которым мы смогли достичь столь многого и работать в Сомали так долго, стали наши преданные сомалийские работники. Почти все они были мусульманами. Мы давали работу среди полнейшей разрухи, к тому же «наши» сомалийцы видели, что мы помогаем многим их соплеменникам, а потому и первые, и большая часть вторых закрывали глаза на «неверных» с Запада.

Наши сотрудники-сомалийцы были лучшими из лучших. Те немногие христиане, которых мы наняли или с которыми наладили связь, были набожными. Но и среди «наших» мусульман были столь жертвенные люди, каких я редко где встречал. Уровень безработицы в стране зашкаливал до 90 %, и мы могли набирать людей из самых разных слоев общества – бывших профессоров колледжей, медсестер, агрономов и ветеринаров, диетврачей, инженеров-гидротехников, предпринимателей, преподавателей и бухгалтеров. Платили мы не так много, но в Сомали в те дни это считалось роскошью, и мы пытались охватить деньгами как можно больше семей и помочь им.

Омар Азиз, сомалиец, руководитель персонала, стал моим близким другом и правой рукой. Он был одним из самых опытных и сострадательных людей из всех тех, кого я когда-либо знал. Однажды он пришел в офис весь в слезах. Я не знал, что случилось или как на такое принято реагировать в сомалийской культуре. Я сделал то, что показалось мне естественным: просто ждал.

Вскоре он вытер глаза и рассказал мне, почему так огорчен. Исполняя поручение, он шел по улице неподалеку от своего района и заметил исхудавшую женщину в тени деревца. Та, прислонившись к стволу, кормила ребенка. Проходя мимо, Омар приветствовал ее, она улыбнулась, но ребенок не оторвался от еды.

Омар разобрался с делами и через час шел домой той же дорогой. Он увидел ту же мирную сцену: женщина и малыш под деревом. Но теперь малыш плакал, и Омар ощутил: здесь что-то не так. Кроха ерзал на материнских руках, а женщина казалась странно неподвижной. На мгновение Омар подумал, что она спит. Но он приблизился и понял: за это время молодая мама умерла! Он подошел к ней, склонился, аккуратно взял у нее ребенка и попытался его успокоить.

Ее документов он найти не смог и стал ходить по округе, стучаться в двери, – но напрасно: ее никто не знал. Он обошел многих, договорился, что ее похоронят как подобает, но не нашел никого, кто мог бы забрать ребенка.

Азиз умолк, снова заплакал, сказал: «Не знаю, что делать с ребенком!» – и с болью едва ли не прокричал: «Моя бедная страна! Что же с нами будет?»

(Финал этой трагичной истории был более чем не-ожиданным: Омар нашел другую кормящую мать, у той только что умер ребенок, и она, разволновавшись, согласилась принять предложение Омара и заботиться о малыше.)

Я знал: Омар видел немало сцен, более шокирующих, нежели эта. Но когда на тебя ежедневно рушится шквал человеческого горя и бесчеловечной жестокости, эмоций никогда не предсказать. Иногда можно оставаться спокойным и отрешенным. А в другой раз, ни с того ни с сего, плотина рушится, и наступает кризис. И триггер далеко не всегда драматичен – увидишь сироту, и начнется… А бывает, в душе копятся мелкие трещинки и надломы, порожденные постоянными напоминаниями о разрухе вокруг. Или поражает до глубины души малое проявление доброты и нежности.