Безумие Божье. Путешествие по миру гонений - [25]

Когда мы вошли в его кабинет, почтенный исследователь приветствовал нас словами: «Значит, вы и есть та смелая пара, что жаждет принести Благую весть Иисуса в Сомали?»

Я уверил его: мы чувствуем, что Бог зовет нас именно к этому. Но почему-то я счел должным напомнить: «Конечно, мы понимаем, что сомалийцы не очень-то отзывчивы к Евангелию».

Этот кроткий невысокий профессор в прямом смысле выпрыгнул из кресла, так резко, что бумаги разлетелись со стола. Я думал, он кинется на меня, когда он едва ли не закричал: «Как вы смеете так говорить, если сомалийцы в жизни не слышали о Евангелии! Или не могли откликнуться на его зов!»

Нам в лицо словно швырнули и перчатку, и горький упрек – и мы, вернувшись в Кению, продолжили подготовку. Вскоре, в феврале 1992 года, я впервые ненадолго съездил в Харгейсу – так, осмотреться, – и быстро понял, что ни один совет, ни один учебный курс и никакой опыт не подготовит нас к тому, чему предстояло произойти.

Просто появись

В августе 1992 года ООН направила в Сомали десять военных грузовых самолетов с «гуманитаркой». За пять месяцев операции «Оказание помощи» – да, она так и называлась, – эти самолеты перебросили почти пятьсот тысяч тонн еды и медикаментов. Но за весь год к лучшему почти ничего не изменилось. Насилие и анархия все еще правили бал в стране, где число погибших от голода перевалило за полмиллиона. Еще полтора миллиона стали беженцами. Припасы, доставляемые в страну, по-прежнему разворовывались. Что не украли – складывали в ангарах аэропорта. А у ООН не было организационных ресурсов, позволяющих передать гуманитарную помощь тем, кому та была так нужна.

Международные СМИ сообщали и о широком отклике международного сообщества, и о том, как сложно доставить помощь людям. После многолетнего молчания о шедшей в Сомали гражданской войне и о голоде мир внезапно обратил внимание на страну, и общественность призывала к действиям, пока передачи о страдающих сомалийцах транслировались на весь земной шар.

Джордж Буш направил американские войска возглавить оперативную группировку ООН – военную силу из самых разных наций, тридцать две тысячи человек, призванных поддержать гуманитарную миссию. ООН приняла предложение Буша 5 декабря 1992 года. В тот же день президент США приказал войсковой группировке из двадцати пяти тысяч американских военнослужащих применить силу в рамках переименованной гуманитарной операции «Возрождение надежды».

Четыре дня спустя я стоял на крыше своего арендованного дома в Могадишо и смотрел на берег, где десантировалась первая волна американских морпехов. Вокруг роились съемочные бригады и репортеры – вели прямой эфир.

Положение было нестабильным, это тревожило, но сильное военное присутствие тут же решило часть проблем безопасности, мешавших оказывать помощь. Склады теперь охранялись, что снижало риск расхищения, а ополченцы кланов избегали сталкиваться с морпехами и международными войсками, что позволило обезопасить пути доставки припасов и организовать вооруженный эскорт.

ООН разделила Могадишо на сектора. Мы по-преж-нему отправляли мобильные медицинские бригады за город, но теперь еще и преумножили усилия, нацеленные на создание и обслуживание пяти центров раздачи еды в городе и за его пределами. В каждом центре наша группа ежедневно кормила десять тысяч человек. В начале 1993 года мы уберегли от голодной смерти пятьдесят тысяч, продолжали оказывать медпомощь и распределять жизненно необходимые ресурсы.

По большей части мы помогали сельским беженцам, из-за засухи нахлынувшим в город. У них не было ни работы, ни денег, ни запасов. Спали они по палаткам да ночлежкам, да еще в заброшенных домах.

Зачастую, когда наши группы впервые прибывали на площадки для раздачи еды, местные сразу же спрашивали: есть белый муслин? Мы не могли ничего понять, пока нам не сказали, что в белой ткани хоронят мусульман. А потом до нас дошло, что люди просят белую ткань, чтобы похоронить детей или родных, умерших ночью. Только потом они могли заняться другим. И мы быстро усвоили, что всегда и везде должны брать с собой не только еду и воду, но и целые рулоны белой ткани.

* * *

Я получил и другой урок, еще более важный, и исцелился от «надменной любви». Люди, которым я хотел помочь, находились в таких ужасных условиях, что я обращал внимание только на то, чего им не хватает, и исходя из этого строил вопросы, а встречи проходили так:

«Вам нужна пища? У нас она есть. Ваш ребенок болен? Есть лекарства. Вашим детям нужна одежда? Она есть. Вашей семье негде укрыться? У нас есть одеяла и пластиковые щиты – укрыться от непогоды. Вам нужна ткань для похорон? Она есть».

Скоро мы поняли, что это не самое важное. И когда мы наконец «придержали коней» и были в состоянии слушать, люди сами сказали, что им нужно больше всего.

Как-то раз я спросил одну сгорбленную иссохшую старуху: «Скажите, чем вам помочь? Что я могу для вас сделать прямо сейчас?» Она выглядела очень дряхлой, хотя если я верно понял ее историю, ей было слегка за сорок.

«Я выросла в деревне, – сказала она. – Далеко отсюда. Много дней пути. Отец был кочевником, пас верблюдов и овец… (Она рассказала мне о том, как взрослела.) Я вышла замуж за пастуха верблюдов. Он был хорошим человеком. Мы прожили хорошую жизнь и родили четырех детей… (Она рассказала о замужестве и семье.) Пришла война, и люди с оружием прошли по нашей деревне. Они убивали или угоняли скот. Муж не дал нашего последнего верблюда, воспротивился, и они избили его, а затем приставили пистолет к его голове… (Она заплакала.) Я работала на износ, заботясь о детях после его смерти, но пришла засуха. Соседи ушли в город, иные дали мне, что не смогли забрать. Так я сводила концы с концами… но нам не хватало. Старший сын заболел и умер… Остались только крохи еды, и я с детьми пошла бродяжничать. Надеялась, тут, в городе, лучше, но тут только тяжелей. Везде люди с оружием. Они изнасиловали меня и избили. Забрали старших дочерей. Теперь у меня лишь одна, младшая. Для женщины без мужа здесь нет работы. Не знаю, как буду заботиться о дочери. Я никого здесь не знаю. Но идти мне больше некуда».