Безопасность непознанных городов - [11]

— У тебя бывают месячные?　

Маджид поморщился, словно она обвинила его в публичной дефекации.　

— Не. Вряд ли это можно назвать месячными. Так, небольшая мазня, а то и без нее.　

— Похоже, я наступила на любимую мозоль. Стыдишься своей женской части?　

— Женщины влюбляются, страдают. Если отношения разваливаются, винят себя и занимаются самоистязанием тысячами мазохистских способов. А мужчина, если облажался, винит обстоятельства, неудачную случайность, других. И, влюбляясь, не отдается целиком, чтобы не потерять себя.　

— Как мало ты знаешь о любви.　

— А ты, наверно, эксперт?　

Вэл заглянула в глаза, изумрудные, как башни страны Оз.　

— Значит, сегодня будешь мужчиной?　

— Как обычно.　

— Со всеми ограничениями этого пола?

— И со всеми преимуществами.　

Маджид плюхнулся на кровать. Оседлав его бедра, Вэл поерзала по члену и протянула руку за спину, чтобы трахнуть его киску пальцем. Затем нагнулась и припала к его губам, их груди встретились и распластались друг на друге.　

Проникнув языком в рот, Вэл принялась исследовать его рельеф. Они с Маджидом совокуплялись всеми способами, какие только позволяла его удивительная анатомия. Впервые за много месяцев Вэл удалось — ненадолго — позабыть о Городе. Маджид оказался подарком, достойным султана, — любовник мечты для каждого, кто жаждет нового, странного и... извращенного. Несмотря на свои протесты, он, вне сомнения, был уродцем, но уродцем непревзойденно изящным, красивым и... женственным.　

Взять стоячий член Маджида в рот, затем нырнуть ниже и трахнуть языком его киску — все это было головокружительным экскурсом в гермафродитизм. Поднять руку и сжать шелковистые груди, пока их обладатель насаживает ее рот на свой член, — подобных удовольствий Вэл еще не знала, и странная красота Маджида пьянила ее, соблазняя сильнее любого афродизиака. Впервые ей попалось тело, которое она с радостью обменяла бы на собственное, если бы имела такую возможность.　

После оргазма оба, гермафродит и женщина, остались вместе. Все еще нежно сцепленные гениталиями тела повторяли форму друг друга, как две ложки.　

— Значит, ты знаешь о Городе? — начала Вэл. — Если хотя бы половина слухов о нем правдива, Содом и Гоморра — сама невинность и просто забавлялись детскими играми.　

— Как я могу сравнивать? Не бывал ни в Содоме, ни в Гоморре.　

— Но Город ты посещал?　

— Возможно. А возможно, просто вдохновился сплетнями и нафантазировал его. Либо я всего лишь очередной обдолбанный извращенец, и это глюки.　

— Так или иначе, тебе наверняка есть что рассказать.　

— Да , есть, но, если ты не против, я предамся одной привычке. Хочу продлить кайф.　

Он отстранился. Тела разъединились с тихим «чпок». Перекатившись на живот, Вэл наблюдала за полными грудями и болтающимся членом Маджида, пока он, стоя боком, набивал и раскуривал трубку.

— Хочешь? — Маджид протянул трубку ей.　

— Гашиш? Нет.　

— Не потребляешь?　

— Ну, разве что... — рассмеявшись, она лизнула головку члена, — то, что поставляется вот в такой упаковке.　

Маджид растянулся рядом. От запаха гашиша, пота и пресыщения смешанного с цветочными ароматами в комнате, воздух стал настолько пряным, что Вэл было трудно дышать.　

— Где ты впервые услышала о Городе?　

— Мне там и сям рассказывали о нем много лет. Никогда не воспринимала эти байки серьезно... а может, просто не хотела. Видно, потому что знала: если поверю, сдохну, но найду это место. Попасть туда станет наваждением. Смыслом жизни.　

— По-моему, уже стало. После чего ты изменила мнение? Задалась вопросом, насколько правдивы истории?　

Вэл заколебалась, наблюдая, как над трубкой Маджида закручивается водоворотом бледный дымок.　

— Ты будешь надо мною смеяться.　

— Возможно. С другой стороны, я под кайфом. Палец покажи, и то рассмеюсь.　

— Все из-за моей матери.　

— Матери? — Маджид рассмеялся, но тут же себя одернул. — А что с ней такое? Какая-нибудь престарелая дегенератка? Богатенькая мадам, которая готова отойти от дел и подыскивает что-нибудь более возбуждающее, чем Феникс и Майами-Бич?　

— Она пациентка психбольницы в Вирджинии. С головой совсем не дружит. Правда, бывают периоды просветления, и тогда, если она не сидит в комнате с зарешеченным окном и не бубнит о миниатюрном вибраторе, который некие «хранители» имплантировали ей в клитор, чтобы постоянно держать в сексуальном возбуждении, ее можно счесть совершенно нормальной, до подозрительного обычной.　

— Большинство сумасшедших такие.　

— Впрочем, когда мы последний раз виделись, а было это с год назад, никто бы не принял ее за нормальную. Мать украдкой вынесла из столовой ложку.　

— Ложку? Ложкой много повреждений не причинишь.　

— Она выковыряла себе глаза.

— Что?　

— Да, вырвала ложкой из глазниц.　

— Господи Иисусе!　

— Вот-вот, Иисусе. Его-то имя она и повторяла раз за разом. «Спасибо тебе, Иисусе!» По крайней мере, по рассказам врачей, которые ее нашли. Затем впала в истерику и начала вести себя как припадочная.　

— Твоя мать религиозна?　

— Насколько знаю, нет. С другой стороны, в неволе многие находят в вере отдушину. Так или иначе, в раны матери попала инфекция — видно, ложка вначале побывала в других местах — и несколько дней врачи думали, что она не выкарабкается. От меня мало что зависело... я оплатила больничные счета и сказала персоналу, чтобы в случае чего связались со мной через поверенного.