Безнадежные войны - [29]

После нашего возвращения я заметил, что политика Израиля в отношении советских евреев начала меняться. Отчасти благодаря тому, что «Натив» возглавил Нехемия Леванон, но главным образом – под давлением евреев. Голда Меир, которая за несколько месяцев до того отказывалась присутствовать вместе со мной на демонстрации в защиту советских евреев, публично прочла открытое письмо, под которым подписались мои родители. Родители все время держали меня в курсе их деятельности в кругу отказников. В один прекрасный день, в феврале 1970 года, мне позвонила Геула Коэн и сказала, что в «Известиях» появилась статья с нападками на моего отца. Появление подобного текста в центральной газете могло означать, что готовится почва для репрессий против моей семьи. Геула Коэн сказала, что готова помочь мне в организации голодовки возле здания ООН, если я еще не передумал. Конечно же, я согласился. Берни Дойч быстро предпринял все необходимые шаги, и через несколько дней я вылетел в Нью-Йорк. На этот раз один, с четкой и определенной миссией, которую я обдумывал в течение многих месяцев.

Мы собрались в доме у Дойча и тщательно спланировали весь процесс голодовки, которую я должен был начать на следующий день. Мы хотели сохранить свои намерения в тайне до самого начала голодовки, чтобы не допустить непредвиденных помех. Вечером я позвонил своей невесте Алле Вулах в Израиль. Я хотел сказать ей, что все в порядке. Соседка, на телефон которой я звонил, сказала, что Алла попала в аварию и тяжело ранена, поэтому желательно срочно вернуться в Израиль. Я был в полном шоке. Не теряя ни минуты, я собрался и выехал в аэропорт. Перед тем как сесть в самолет, я снова позвонил в Израиль, и мне сообщили, что Алла умерла. И вдруг я понял, что человек, каким бы он ни был сильным и уверенным в себе, – это всего лишь человек и его возможности намного более ограничены, чем он думает. В первый раз в жизни я почувствовал себя беспомощным. Потом я не раз встречался со смертью и каждый раз ощущал одно и то же: страшную боль и беспомощность. До того момента мне казалось, что для меня нет ничего невозможного. Совсем недавно я одержал победу над самой большой и жестокой империей в мире, приехал в Израиль, вместе с друзьями смог склонить в нашу пользу общественное мнение, успешно отстаивал свою точку зрения и влиял на мир вокруг себя. И вдруг, когда я окончательно уверился, что нет ничего, что было бы мне не под силу, судьба в одну секунду доказала мне, что я только лишь мелкая букашка. Все мои планы, все, что я хотел и о чем мечтал, разбилось вдребезги в мгновение ока. Самый близкий мне человек погиб, а я не был в состоянии предотвратить это, несмотря на всю мою самоуверенность и заносчивость. Я тут же вылетел в Израиль, но прибыл уже после похорон. Родные Аллы были убиты горем. Алла была совсем юной – ей было двадцать лет, она училась в Тель-Авивском университете – ее жизнь только начиналась. Я познакомился с ней и ее замечательной семьей в Центре абсорбции в Кармиэле. Они приехали в Израиль из Польши за несколько недель до меня.

Когда я приземлился в Израиле, то увидел заголовки газет, которые сообщали, что Яша Казаков поехал в Нью-Йорк, чтобы провести голодовку, но был вынужден вернуться из-за смерти своей невесты. Тогда я не мог думать о газетных публикациях и лишь отметил для себя, что информация о готовящейся голодовке может только осложнить ситуацию.

По окончании семи дней траура я вернулся в Нью-Йорк и начал голодовку. Место для проведения акции было выбрано не случайно: «Стена Исайи», напротив главного входа в здание ООН. Все, кто заходил в здание, видели голодовку и плакаты. Кроме того, меня видели десятки тысяч людей, которые проезжали по оживленному бульвару напротив ООН. Голодовка продолжалась девять дней и вызвала большой резонанс.

Первые дни еврейский истеблишмент игнорировал ее, согласно указаниям из Израиля. Приходили в основном члены Организации студентов в защиту евреев Советского Союза, члены «Бейтара», студенты «Ешивы Юниверсити» и те люди, которые встречались с нами во время совместного визита с Геулой Коэн и Довом Шперлингом за несколько месяцев до того. Приходили и люди из организации рава Кахане. Каждый новый день появлялось все больше и больше откликов, как в американских, так и в израильских СМИ. В процессе голодовки я столкнулся с некоторыми прописными истинами, о которых знал только понаслышке. Например, на второй день пикета ко мне подошел полицейский и сказал, что не будет делать мне никаких поблажек, несмотря на то что он сам еврей. Он потребовал, чтобы к вечеру я ликвидировал не санкционированный властями спальный вагончик, а это означает, что я не могу ночевать в нем. В апреле в Нью-Йорке все еще холодно, особенно по ночам. Мы выдумывали разные отговорки и тянули время, пока у того полицейского не кончилась смена. Вместо него заступил полицейский-ирландец, каких много в полиции Нью-Йорка. Мы спросили его, не будет ли проблем с вагончиком, а он в ответ улыбнулся и успокоил: «В чем проблема? Это же святое дело! Делайте что хотите!» – и пожелал мне успеха. К сожалению, нередко бывает, что евреи пытаются быть святее папы римского, чтобы их не заподозрили в двойной лояльности. Когда возникает какая-то проблема, связанная с еврейским вопросом, они, в силу своих национальных комплексов, ведут себя намного более враждебно и жестко, чем неевреи. Более того, мне даже приходилось слышать антисемитские высказывания от израильтян и израильских чиновников, которые сознательно или подсознательно пытались завоевать симпатию в глазах неевреев, словно говоря: мы не такие, как эти евреи, мы другие, мы лучше.