Безнадежные войны. Директор самой секретной спецслужбы Израиля рассказывает - [16]

Это было уже слишком. Наблюдатели из райкома партии поняли, что если такая резолюция будет принята, то это ударит по ним самим. Один из них выскочил на сцену и сказал, что он полностью разделяет чувства зала, однако нельзя вмешиваться в работу компетентных органов и необходимо дать им возможность определить самим свою позицию, независимо и профессионально. Также он предложил послать письмо в институт, где я учился, и поставить руководство института в известность о моих взглядах и поведении и сообщить о решении исключить меня из комсомола. В институте мне тут же предложили уйти самому, иначе меня завалят на ближайшей сессии. Я как раз должен был сдавать экзамен по политэкономии, по произведению Карла Маркса «Капитал». «Капитал» состоит из двух основных частей: в первой содержался анализ капиталистической экономики и общества, а во второй – учение об экономике социалистической. Поскольку первую часть я уже сдал, мне оставался экзамен по второй части – социализму. В шутку я сказал руководству, что все необходимое для жизни в будущем я уже выучил, а социалистической экономикой пусть занимаются те, кто остается в СССР. По моей просьбе мне выдали справку о том, что я покинул институт по собственному желанию, а не отчислен за недостойное советского гражданина поведение. Поскольку я работал в НИИ, связанном со строительной промышленностью, то перешел учиться в строительный институт. На собеседовании я сказал, что хочу изменить профиль учебы в соответствии с направлением, по которому я уже работаю. В этом не было ничего необычного, и меня с удовольствием зачислили в этот вуз.

Я продолжал учиться, как вдруг получил повестку о призыве в армию. Когда я отправил в военкомат справку из института, мне пришла новая повестка. Пришлось идти и выяснять, в чем дело, – ведь студенты имели право на отсрочку от призыва до завершения учебы. Мне объяснили, что по закону отсрочка действительна до тех пор, пока я учусь в одном институте. Переходя из вуза в вуз, я терял право на отсрочку и теперь должен идти в армию. Только после окончания службы я смогу вернуться к занятиям в институте. Я понял, что попал в переделку, но твердо решил, что все равно не пойду в армию. По закону отказ от воинской службы карался тремя годами заключения – на один год больше, чем срок службы. Я подумал: лучше я буду сидеть в тюрьме, чем служить в Советской армии, армии чужого государства. Началась игра в кошки-мышки с властями. Я получал повестки из военкомата и тут же выбрасывал их. Домашним я сказал: если повестка придет с курьером, ничего не берите и не расписывайтесь, скажите, что не знаете, где я. Повестка вступает в силу с момента росписи в получении. В случае неявки после росписи в получении повестки призывника-уклониста могут немедленно арестовать.

Я стал думать, как мне избежать службы в армии. Один из вариантов, который я, как ни странно, взвешивал, сломать руку. Когда-то я уже ломал руку, играя в гандбол, и знал, что это не так страшно. Я попросил совета у одного врача-еврея, отца моего товарища. Он объяснил, как это сделать, но отказался помочь в намеренном переломе руки. Я рассматривал этот вариант в качестве крайней меры. В случае чего перелом руки позволил бы мне отсрочить службу на полгода или даже больше.

Возникли небольшие сложности и на работе. Научно-исследовательский институт, в котором я работал, проводил исследования по всему Советскому Союзу, и я ездил по разным городам. Например, как-то меня командировали во Владивосток. Я ехал туда на поезде. Ночью мы остановились в Биробиджане. Я выскочил на перрон и, как сумасшедший, уставился на вывески, разглядывая еврейские буквы. Покупая газеты, я услышал, как продавщицы переговариваются между собой на идиш. Это было очень своеобразное ощущение. А потом из спецотдела института сообщили, что мне запрещается посещать приграничные районы СССР, в том числе морские порты.

Призыв в армию производился дважды в год – осенью и весной. Мне удалось пережить весенний призыв, постепенно приближался осенний. Однако в августе 1968 года Советская армия вторглась в Чехословакию. Как ни странно, это событие сыграло решающую роль в моей судьбе и определило мое будущее. Когда начали осенний набор, то оказалось, что в армии слишком много солдат, и армия не готова принять несколько сот тысяч солдат, не демобилизовав тех, чей срок службы закончился. Но демобилизовать солдат оказалось невозможным, ведь войска в тот момент находились в Чехословакии, и призыв перенесли на весну следующего года. Это решение касалось всех без исключения, и дела всех призывников, не вдаваясь в детали, перенесли на 1969 год. Бюрократия победила! В КГБ, где наблюдали за попыткой призвать меня в армию, не видели в этом дела первоочередной важности. Они знали, что механизм запущен и мне придется или идти в армию, или предстать перед судом. Тем временем перестали посылать повестки. Когда стало ясно, что призыв отменили, я вздохнул с облегчением, сказав себе, что до весны 1969 года еще многое может произойти.

8

Однажды у синагоги я заметил человека средних лет, который беседовал на иврите с двумя евреями, туристами с Запада. Судя по одежде, он был советским гражданином, но его иврит показался мне очень хорошим. После того как он ушел, я проследил за ним. Пройдя несколько улиц, я подошел к нему и обратился к нему на иврите. В первую секунду он опешил. Мы перешли на русский, и я заметил, что у него есть легкий незнакомый акцент. Этого человека звали Авигдор Левит. Он родился в Казахстане во время войны. Его мать была русской, отец польским евреем, который покинул СССР вместе с Армией Андерса. Авигдор вырос и воспитался в Израиле, и иврит для него был родным языком. Его отец умер, мать вышла замуж во второй раз, однако через несколько лет развелась и вскоре вернулась с сыном в Советский Союз. В Израиле родители Авигдора состояли в рядах компартии, а он – в Коммунистическом союзе молодежи Израиля. Мы стали встречаться, и наша связь продолжалась до самого моего выезда в Израиль. Я разговаривал с ним на иврите. До этого мне никогда не доводилось разговаривать с людьми, для которых иврит был родным языком, и его помощь очень помогла мне в освоении языка.