Безмолвие - [4]

* * *

Я люблю спагетти по-болонски. Мама готовит их из того, что под рукой, и каждый раз получается по-разному. Ей нравится экспериментировать. Она не перестает повторять, что рецепт лишь задает общее направление.

Но вот сыр пармезан – он обязан присутствовать всегда.

Джуд сидел напротив, мама слева от меня. Она привлекательная женщина, встретившая средний возраст с достоинством, не пытаясь прогнать его прочь дорогой косметикой и крашеными волосами. Я иногда говорю ей, что седина на висках – расползающаяся отдельными волосками и целыми прядями – придает ей героический вид. Мама смеется, а Джуд повадился звать ее «Суперповаром».

– Значит, я для тебя лишь суперповар? – как-то спросила мама.

– Ну да, – ответил брат. – Где пудинг?

Ладно, ему еще только десять лет.

Отис сидел рядом, положив голову мне на ногу, и грустно смотрел на меня, всем своим видом показывая, что хочет есть. Если бы папа был дома, он отослал бы Отиса на его подстилку, пока мы едим. Ему не нравится, когда собака попрошайничает, но я ничего не имею против. А Отис всегда знает, когда главы семьи нет дома.

– Где бабуля? – спросила я.

Бабушка приехала погостить на пару недель, и она всегда ужинала вместе с нами.

– Прилегла, – сказала мама. – Тебе задали уроки?

Она единственная, у кого я могу читать по губам без труда. Когда я общаюсь с отцом, мне приходится полностью сосредотачиваться, а у подруг я обычно понимаю только одно слово из трех. Странно.

– Ну да, географию. Но это только на следующую неделю.

– Все равно начать лучше прямо сегодня.

– Да, пожалуй.

Джуд толкнул меня ногой под столом – этим знаком он обычно показывал, что хочет сказать какую-нибудь гадость. Я сверкнула на него глазами.

– От тебя воняет, – беззвучно изобразил губами он.

Я поняла его достаточно легко.

– Джуд! – с мягким укором произнесла мать.

Мы погрузились в трапезу. Джуд схватил лежавшую посредине стола буханку чесночного хлеба, но я успела отломить от нее кусок. Хлеб был очень вкусный. Моя подруга Люси терпеть не может, когда я наемся чеснока, поэтому я взяла за правило на следующий день сидеть рядом с ней в школьном автобусе и краем рта дышать на нее. Детская глупость, но мне смешно. Меня смешат самые разные вещи. Я счастлива, и кое-кто – в основном те, кто меня не знает, по большей части придурки, – никак не могут это понять.

Как-то раз один мальчишка решил поиздеваться надо мной в школе: он дразнил меня разными обидными прозвищами, которые я не могла видеть, – «дурная», «кретинка», – и корчил у меня за спиной рожи, о чем подруги рассказали мне уже потом. Он был известный придурок, но тут он вел себя так по отношению ко мне. Я подошла к нему и выложила по полной, позаботившись о том, чтобы все те грубые слова, которые я редко использую, прозвучали отчетливо, резко, обидно. После чего я отвернулась, прежде чем он успел ответить, и он остался стоять, крича мне в спину, а я показала ему через плечо непристойный жест. Улыбки вокруг меня зеркально отразили мою собственную улыбку.

Иногда глухота имеет свои преимущества.

Джуд уронил на пол что-то съестное, и Отис тотчас же нырнул под стол, чтобы слизнуть это. Джуд закричал, устроив целое представление из того, что его якобы чуть не свалили со стула. Нахмурившись, мама что-то сказала ему, но я не разобрала, что именно. Я просто продолжала есть, уставившись в тарелку.

Когда мы закончили и положили приборы на стол, мама достала нам по вазочке мороженого. Оглянувшись на Джуда, я увидела, что он выжидающе смотрит на меня. Убедившись, что он полностью завладел моим вниманием, Джуд начал показывать знаки, как я считала, нашего семейного диалекта Эндрюсов, разновидности языка знаков, который мы расширили и усовершенствовали из того, что все выучили после несчастного случая. Моим родителям язык знаков дался непросто, но Джуд – ему тогда только-только исполнилось шесть лет – овладел им поразительно быстро, и мы с ним вдвоем начали придумывать свои собственные варианты. Родителям пришлось учиться у нас.

– Не хочешь сыграть в «двадцать вопросов»? – предложил Джуд.

Я пожала плечами, однако брат почувствовал, что я заинтересовалась.

– Так, вы двое, – сказала мама. – Сейчас я уберу со стола. И чтобы он оставался чистым!

Я рассмеялась, а Отис, задрав морду вверх, принялся подвывать нам. Я помнила, как это звучало – не слишком громко, протяжная мелодия, наполненная озорством и весельем, – и, если не брать голоса родных, именно этих звуков мне больше всего не хватало. Я почесала Отису шею, и Джуд задал первый вопрос.

Я вела в счете три два, но когда Джуд предложил: «Играем до семи», согласилась. И, конечно же, дала ему выиграть.

Брат это почувствовал, и, вероятно, именно поэтому его торжество было таким бурным. Мы кончили тем, что принялись растирать друг другу макушки костяшками пальцев, а Отис прыгал вокруг нас, тычась носом и громко лая. Пришла мама, чтобы угомонить нас, но я отвела взгляд. Мне хорошенько надрали ухо, и только тогда я встретилась со строгим маминым взглядом. Заморгав, я улыбнулась и пожала плечами.

Пожалуй, тогда мы с Джудом в последний раз дрались в шутку. Подобно многим значительным вехам, эта также осталась не замеченной нами. Впоследствии я вспоминала этот ужин как последнее счастливое событие в жизни.