Безмерно Счастливая. Св. блаж. Матрона Московская. Жизнеописание - [19]

До 1942 года блаженная жила на Ульяновской улице у священника Василия, мужа её послушницы Пелагеи, пока он был на свободе. Об этой Пелагее шла дурная слава. Рассказывали такое: «Была Матронушка в послушании у злой Пелагеи, которая всем распоряжалась и всё, что приносили люди матушке, пропивала или отдавала своим родственникам. Без её ведома матушка не могла ни пить, ни есть. Иногда губы у Матронушки пересохнут, она жалобно просит Пелагею: «Пить хочу», а та, выпившая, поевшая втихаря, лежа на кровати, отвечает грубым голосом: «Не время тебе пить!» Мы тихонько подносим еду и питие, а матушка не берёт — иногда и сутками. Когда умирала «злая Пелагея», (это было летом в Царицыно, в 1949 г.), матушка сказала, чтобы никто не входил в ту избу, а сама принимала в другой, смежной избе. Три дня и три ночи Пелагея кричала, что не может умереть… Матушка молилась, а она кричала: «Возьмите, возьмите». Одна из пришедших, по имени Даша, вбежала к Пелагее, взяла что-то и выскочила. Тогда Пелагея умерла».

Но это случилось уже после войны, а в 1942 году, придя однажды в гости к Матушке, Зинаида Жданова обнаружила такое:

— Я приехала в Сокольники, где матушка часто жила в маленьком фанерном домике, отданном ей на время. Была глубокая осень. Я вошла в домик, а в домике — густой, сырой и промозглый пар, топится железная печка-буржуйка. Я подошла к матушке, а она лежит на кровати лицом к стене, повернуться ко мне не может: волосы примёрзли к стене, — еле отодрали. Я в ужасе сказала: «Матушка, да как же это? Ведь вы же знаете, что мы живем вдвоём с мамой, брат на фронте, отец в тюрьме и что с ним — неизвестно, а у нас — две комнаты в тёплом доме, сорок восемь квадратных метров, отдельный вход… Почему же вы не попросились к нам?» Матушка тяжело вздохнула и сказала: «Бог не велел, чтобы вы потом не пожалели».

Но теперь, как видно, настало время, и Зинаида Владимировна перевела матушку к себе, на Арбат, в Староконюшенный переулок. Здесь в старинном деревянном особняке, в 48-метровой комнате, и жили мать и дочь Ждановы. В этой комнате три угла занимали иконы — сверху донизу. Перед иконами висели старинные лампады, на окнах — тяжелые дорогие занавески… Это было всё, что осталось Ждановым от того богатства, которым владел до революции отец семейства.

Люди потом говорили: «К Матроне все по-доброму относились, никто её не гнал… Однако, жить-то — живи, а ведь кроме Евдокии Михайловны Ждановой никто её у себя не прописывал, все боялись!»

Между тем, и самим Ждановым приходилось очень несладко.

— После ареста папы осень 1941 года, — вспоминает Зинаида Владимировна, — я оказалась в бедственном положении. Война идёт, Москва опустела, все бежали, работать негде, а на мне мать иждивенка. Поехала к Матушке (ещё до того, как она поселилась на Староконюшенном), а она мне: «Работу не ищи, она сама к тебе придёт». И действительно, пришёл человек, друг моего знакомого. Он после ранения возглавил какую-то контору и взял меня секретарём. А об отце матушка говорила так: «Жив он, жив, вернётся. А перед этим получите письмо от него, напишет, где он, и попросит сохранить его книги». Через шесть лет молчания мы получили от отца именно такое письмо. К письму была приписка, сделанная врачом, что отец истощен голодом. Стали посылать ему еду, а почта не принимает посылки — запрет. Мы к матушке, а она говорит: «Подождите, найдётся человек, который сам будет отправлять посылки». Так и вышло. Однажды в церкви на Арбате, в Филипповском переулке, подошла к маме незнакомая женщина и сказала: «Я знаю ваше горе! Я работаю на посылках Правительственной платформы Курского вокзала. Я вам помогу». Мало того, она помогала ещё и продуктами, да к тому же сама носила тяжёлые ящики с посылками и молилась о благополучной доставке. Отец наш выжил и вернулся.

Живя у Ждановых в Староконюшенном переулке, Матронушка исповедовалась и причащалась у священника Димитрия из храма на Красной Пресне. Непрестанная молитва помогала блаженной Матроне нести крест служения людям, что было настоящим подвигом и мученичеством, высшим проявлением любви. Отчитывая бесноватых, молясь за каждого, разделяя людские скорби, матушка так уставала, что к концу дня не могла даже говорить с близкими и только тихо стонала, лежа на кулачке. Внутренняя, духовная жизнь блаженной всё же осталась тайной даже для близких к ней людей, останется тайной и для остальных.

Не зная духовной жизни матушки, тем не менее люди не сомневались в её святости, в том, что она была настоящей подвижницей. Подвиг Матроны заключался в великом терпении, идущем от чистоты сердца и горячей любви к Богу. Именно о таком терпении, которое будет спасать христиан в последние времена, пророчествовали святые отцы Церкви. Как настоящая подвижница, блаженная учила не словами, а всей своей жизнью. Слепая телесно, она учила и продолжает учить истинному духовному зрению. Не имевшая возможности ходить, она учила и учит идти по трудному пути спасения.

Можно предполагать, что к Матроне приезжали и те, кто искал духовного совета и руководства. О матушке знали многие московские священники, монахи Свято-Троицкой Сергиевой Лавры.