Безграничная любовь - [23]

— И еще одно, сэр, — не могли бы мы сохранить наш разговор в тайне до того, как я поговорю с Джинкс?

— Как скажешь, сын. Я не скажу никому ни слова — даже Джо не скажу. Мне будет трудно смолчать, но я это обещаю.

Теперь Райль ждал, когда Джинкс приедет из Сан-Франциско, ждал с радостью, уверенный в том, что все у них будет хорошо.

ДЖИНКС

Осень 1886

«Тихоокеанскую колдунью» загрузили в четверг, на один день раньше намеченного, но к тому времени все вокруг было затянуто густым белым туманом.

— Будь наготове, — предупредил ее Эрик, — мы отплываем, как только рассеется туман.

— А как мы ускользнем от дяди Уилли?

— Очень просто. Скажи только, что ты не в настроении, и иди наверх в свою комнату. Я пошлю матроса за твоим чемоданом.

— А ты не уплывешь без меня?

Его глаза смотрели на нее с нежностью.

— Ты же знаешь, что нет. Ты приворожила меня. Рыжая. В тот момент, когда я поцеловал тебя, я пропал.

Противоречивые чувства снедали ее, но она ослепительно улыбнулась ему. Она знала, что ветер растрепал ее аккуратно уложенные волосы, но в зеркале увидела, что он, кроме того, придал ее медовой коже великолепный румянец. Джинкс была в новом платье, которое Эрик помог ей выбрать и которое, она сознавала это, очень ей шло. Платье имело очень низкий вырез и было слишком смелым для того, чтобы появиться в нем к завтраку, не говоря уж о том, что Джинкс не было еще и шестнадцати лет. Но она видела, как смотрит Эрик на ее грудь, и поняла, что потеря интереса с его стороны ей не грозит.

К счастью, дядя Уилли почти все время с тех пор, как они приехали, был не в настроении и находился у себя в комнате. Вот и сейчас он просил, чтоб они завтракали без него, так как ему немного нездоровится. Джинкс надеялась на то, что туман скоро рассеется и они смогут уплыть до того, как он поправится.

Ее чемоданы уже не единожды упаковывались и были готовы к отплытию. Она написала короткую записку дяде Уилли и длинное письмо матери и отцу. В записке Уилли говорилось только о том, что она уплывает с Эриком на «Тихоокеанской колдунье» и что они собираются пожениться на Гавайях. Письмо изобиловало многочисленными деталями, касающимися убранства корабля, и содержало в себе просьбу о родительском благословении.

«Эрик говорит, что через неделю мы будем в Гонолулу, — писала она. — Там мы поженимся». И заканчивала письмо тем, что просила передать всем привет, и сообщала, что не увидит их теперь уже долго, хоть и будет думать о них каждый день: «Уверена, что так будет лучше».

Последняя часть предназначалась ею для Райля, и она была уверена в том, что он поймет это. Он не узнает, почему она оставила его, но поймет, что, хотя между ними и все кончено, она никогда его не забудет.

Письма она спрятала в верхнем ящике тумбочки в отеле. Дядя Уилли найдет их, когда они уплывут на корабле.

Туман начал рассеиваться к полудню. Дядя ее все еще оставался в своей комнате.

Эрик улыбнулся ей.

— То, что отец позволил себе лишнего вчера вечером, оказалось очень удачным для нас. К четырем туман совсем рассеется. Иди сейчас в свою комнату и собирайся.

Когда Джинкс встала, чтобы уйти, он схватил ее за руку и посмотрел ей прямо в глаза.

— Ты уверена, Рыжая? Ведь повернуть назад будет невозможно, когда ты окажешься на борту корабля. Ты будешь делить со мной каюту, и о тебе будут говорить как о женщине капитана. Ты уверена, что хочешь именно этого?

Сердце ее заколотилось, перед глазами встал Райль — такой, каким он был той ночью, — с растрепанными золотыми волосами, с выражением безграничной любви. «Навсегда», — сказал он. Ноги едва держали Джинкс, но голос прозвучал спокойно.

— Да, я уверена, — сказала она. Ступив на борт «Тихоокеанской колдуньи», Джинкс как бы разорвала узы, связывающие ее с Хэрроу. Теперь она стояла, закутанная в шерстяной плащ, на палубе и пыталась побороть чувство неуверенности в правильности своего решения, переполнявшее ее. Если уж «Колдунья» отчалит, будет слишком поздно что-либо делать. Как говорит мама: «После драки кулаками не машут».

Корабельный колокол прозвонил, и тут на палубе возникло смятение. С кораблем поравнялась лодка, и Джинкс увидела, что дядя Уилли прыгнул на борт, даже не дождавшись, пока ему спустят трап. Она набросила капюшон и быстро побежала по палубе. Послышались громкие крики и топот ног. Глянув через плечо, она увидела, что вокруг корабля кишмя кишат полицейские. Она втянула голову в плечи, побежала — и наткнулась на смуглого мальчика, появившегося как будто из-под земли.

— Миссис капитанская леди! — крикнул он, очевидно испугавшись, что столкнулся с ней.

— Крау, — задохнулась Джинкс. — О, Крау, ты должен спрятать меня.

То был двенадцатилетний высокий и жилистый житель нью-йоркских трущоб. Он бросил быстрый взгляд в сторону средней палубы, на которой стоял Эрик, разговаривая с оживленно жестикулирующим дядей Уилли. Рядом стояли несколько полицейских в форме. От их внимания невозможно было укрыться.

— Идите сюда, миссис капитанская леди, — Крау повел ее в трюм.

— Они найдут меня. Они знают, что я здесь. Они обыщут весь корабль. — Глаза ее скользнули по фонарю, ряду узких банок и остановились на серой рубашке, небрежно брошенной на столе. Рубашка была как будто послана в ответ на ее молитвы. Мама как-то сбежала в такой, вспомнила Джинкс рассказ матери о том, как, переодевшись мужчиной, она смогла удрать от злого пациента.