Бездомный - [3]

Кто-то громко сопит совсем рядом. Потом тяжёлой звериной волной наползает густая вонь.

Стараюсь вжаться в землю, стать незаметным, но ничего не помогает. Вонища такая, что не продохнуть.

Нащупываю скрученную в жгут газету, чиркаю зажигалкой. Зажигалка плохая, я её на помойке подобрал, однако, с третьего раза загорается. Оглядываюсь, подняв горящую газету. В углу сидит Серёга и гадит. Вот, откуда воняет.

— Я тебе сколько раз говорил, здесь не срать!

Даже не повернулся, скотина.

Беру обломок кирпича, запускаю Серёге в спину.

— Чиво ты такой злой?

— Я тебе говорил, здесь не срать! На улицу иди.

— На улице холодно.

— На лестницу иди.

— Там убьют.

— А ты не садись на виду. Мусоропровод открой — и туда.

Серёга натянул штаны и полез наверх. Досирать, наверное.

— Люк не закрывай! — крикнул я и тоже пошёл к железной лесенке, ведущей наружу. Узел треплотрассы — бетонная коробка, внутри трубы с вентилями, а сверху — четыре люка. Зимой внутри тепло, только воняет, потому что Серёга всё засрал. Убить его мало.

На улице светло и холодно. Залезть бы под трубу и дрыхнуть, но жрать тоже надо. Пошёл на автовокзал, там народу много, а ментов почти нет.

Сперва проверил урны. Три бутылки нашёл, какие принимают, и жестяных банок из-под пива пять штук. Бутылки склал в пластиковый мешок, банки раздавил ногой — и тоже в мешок, только другой. Потом оглядел народ, ждущий автобуса.

Не, эти не подадут.

Бродячий пёс выбежал из-за угла, тоже заглянул во все урны. Этот пусть смотрит, ему моё не нужно. Пёс вытащил из урны смятую бумагу, принялся слизывать с неё соус от шавермы. Я даже слюну сглотнул. Ему хорошо, а у меня только в одной бутылке полглоточка пива нашлось.

Пёс долизал, что было на бумаге, и побежал осматривать людей.

Зря бежишь, дурашка, эти не подадут.

Пёс остановился напротив молодого парня, склонил башку, стараясь поймать взгляд. Парень отложил книжку, полез в рюкзак, достал пакет. Что у него там? Иш-ты, бутерброд с котлетой! Повезло псине, к кому надо подошла. А мне так он не подаст. Такие только к собакам добрые.

С котлетой пёс управился одним глотком, затем слопал хлеб и вновь уставился в лицо парня, всем видом показывая, что готов следовать за ним куда угодно и посвятить ему остаток жизни.

Парень покачал головой и вернулся к книге. Пёс махнул хвостом и, поняв, что хозяина не обрёл, потрусил дальше.

Я тоже выбрал, к кому подойти. Дядька в летах и одет, не так, чтобы очень. Такие понимают, что значит, мучиться с бодуна.

— Слышь, мужик, выручи! Семь рублей не хватает.

Это меня один научил, что надо просить семь рублей. Тогда дадут десятку. А попросишь десятку — фиг дадут.

Дядька недовольно морщится, что-то бормочет и отворачивается.

Эх, и чего люди такие жадные?

Автобус приехал, забрал людей. Взамен стали собираться другие.

— Мужик, выручи! Семь рублей не хватает!

Вон ещё один идёт, с открытой банкой лимонада. И охота ему дристотень пить? Но банка всё равно годится, их все в одну цену принимают, по тридцать копеек. Раньше было по пятьдесят, а теперь по тридцать. Нигде человеку житья нет.

Встал возле урны… Готово, есть баночка!

— Отдай, это моя!

Откуда бабка подскочила? Вроде не было никого.

— С чего это твоя? Я её первый взял.

— Я за молодым человеком от самого вокзала иду. Это моя банка.

— Шла, вот и иди. А я возле этой урны давно стою. И нечего чужое хапать.

Отвернулся и пошёл по новой осматривать все четыре урны. Пусть дура знает, что ейного здесь ничего нет.

А вообще, я эту бабу знаю. Она за городом живёт в заброшенном доме. И мужиков у неё трое: вон, какую коровищу раскормили! Взяла бы она меня к себе четвёртым мужем, я бы ей банку уступил. А так — фиг ей.

— Мужик, выручи!..

Тьфу, пропасть! Это же баба. Напугалась, глаза вот такущие, руки дрожат, но кошелёчек вытащила, ищет десятку. Ладно, не съем. Давай сюда твой червонец. Не обеднеешь…

— Мужик, будь другом! Семь рублей не хватает…

Вечером иду, сам не зная куда. Бутылки и банки сдал, денег хватит как раз на поллитру и на пожрать. Можно возвращаться в теплотрассу, где всё провоняло Серёгиным говном.

Иду медленно, нехотя. Не я иду, ноги сами бредут.

Минуя лифт поднимаюсь по лестнице, нахожу в кармане ключ. Открыть дверь не успел, она сама распахнулась.

— Ты?

— Вот, я…

— Господи, вернулся! Да где ж ты был всё это время?

— Там… Не помню…

— Да грязный какой! И голодный, наверняка! Иди, мойся, сейчас я тебя кормить буду… Ты как, сначала в ванну или сначала есть?

— Да, конечно…

Накормленный, вымытый, ухоженный. И, главное, не один. Неужели это дом? Не хочу больше быть бездомным. Не хочу жизни, рассыпучей, как перепутаннный пазл… Не… хочу… больше…

— Всё-таки, где ж ты был? Я уже и в милицию звонила, и по больницам, даже в морг…

— Не знаю. Ходил где-то. Не помню…

— Всё! Больше я тебя ни на шаг! За руку водить буду, как маленького. Понял?

Понял, чего тут не понять. Водили меня уже маленького. За руку водили. А дома всё равно не было. Главное, чтобы дом был, и человек, которому ты нужен, и который нужен тебе. А за руку — не обязательно. Хорошо бы, это и был дом. Зацепиться тут, врасти всеми корнями души и жить с этой чудесной женщиной, в уюте и тепле…