Бездомники - [15]

— Ты тутъ? — были первыя слова Скосырева, когда онъ продралъ глаза. — На постояломъ мы, кажется? Ловко, что не попались. А вѣдь что выпито-то было!

Оба они сѣли на койку и держались за головы.

— Фу, какъ скверно! — произнесъ наконецъ Скосыревъ.

— Вставай. Разомнешься… — отвѣчалъ Чубыкинъ и самъ всталъ, но его такъ качнуло въ сторону, что онъ опять попридержался за стѣну. — Наблудили мы съ тобой, Скосырь…

— За то важно погуляли. Напиться-бы теперь чего-нибудь. У меня языкъ, какъ суконный.

— А деньги-то есть-ли?

— Надо пошарить. Вѣдь что вчера выпито-то было!

— Много. Ты помнишь-ли, что вчера здѣсь на постояломъ было? — спросилъ Чубыкинъ.

— Да что было? Пили, ѣли.

— А съ кѣмъ? Компанія какая была? Кто съ нами былъ?

— Ничего не помню, — сознался Скосыревъ, шаря по карманамъ, и тотчасъ-же сказалъ:- У меня ни копѣйки не осталось. Была мѣдная солдатская пуговица, да и та исчезла.

Шарилъ въ карманахъ и Чубыкинъ.

— Постой… Что-то есть, — проговорилъ онъ и вынулъ изъ штановъ три копѣйки, а затѣмъ двѣ.

— Все? Только-то и осталось? — удивился Скосыревъ.

— Вотъ гривенникъ еще… — произнесъ Чубыкинъ, вытаскивая изъ пиджачнаго кармана маленькую монетку. — Стой! Еще копѣйка есть! — радостно воскликнулъ онъ.

— А вчера ты говорилъ, что было четыре рубля?

— Было да сплыло, другъ. Съ походцемъ четыре рубля было.

— Ловко! Сколько прокутили-то! Вѣдь и я вчера на кладбищѣ около рубля настрѣлялъ.

— Можетъ быть и обшарили насъ, — сдѣлалъ догадку Чубыкинъ. — Вѣдь ничего не помню, что было, съ кѣмъ гуляли.

— Пошарь еще…

— Да чего-жъ тутъ шарить-то! Всѣ карманы обшарилъ.

— Тутъ вѣдь и на два мерзавчика не хватитъ, чтобы опохмелиться.

— Гдѣ хватитъ! Надо опять стрѣлять. На баню хватитъ.

— Не вывалилось-ли что на койку?

Скосыревъ поднялъ подушку, но подъ подушкой лежала только посуда отъ сороковки водки.

— И это деньги, — сказалъ Чубыкинъ и взялъ бутылку въ карманъ.

— Бѣльишко-то цѣло-ли для переодѣвки? — спросилъ Скосыревъ.

— Цѣло! — хлопнулъ себя Чубыкинъ по груди и по животу. — Какъ обмотался имъ вокругъ тѣла, такъ и не распоясывался:

— Пять рублей прогуляли, скажи на милость! — вздыхалъ съ сожалѣніемъ Скосыревъ.

— Э, что! Брось! Зато погуляли всласть, — махнулъ рукой Чубыкинъ. — Настрѣляемъ еще. Чего намъ копить? Вѣдь не домъ строить, не квартиру меблировать. Будетъ день — будутъ и деньги. Волка ноги кормятъ. У меня отецъ еще въ запасѣ есть. Только-бы фараонамъ въ руки не попасться.

— Въ баню сводишь меня?

— Обѣщалъ, такъ ужъ не спячусь. Я не пяченый купецъ, — отвѣчалъ Чубыкинъ и сейчасъ-же сталъ строить планъ, какъ провести сегодняшній день. — Шестнадцать копѣекъ у меня есть, да посуда. Посуду продадимъ за три копѣйки — будетъ девятнадцать. На шесть копѣекъ мы здѣсь чаю напьемся, стало быть у насъ останется тринадцать. Баня съ двоихъ десять, на двѣ копѣйки мыла. Копѣйка еще въ остаткѣ. А тамъ — стрѣлять. Ты на кладбище ступай, а я передъ отцомъ объявлюсь. Долженъ-же я съ него что-нибудь взять за этотъ приходъ въ Петербургъ.

— А который теперь часъ? — задалъ вопросъ Скосыревъ.

— Давеча одиннадцать било.

— Ну, такъ мнѣ на кладбище поздно. Какое теперь кладбище! Пока дойду до кладбища — заупокойныя обѣдни кончатся, милостыню заупокойную раздадутъ.

— Постой… Чего ты не сообразя болтаешь! Сначала чай пить будемъ, потомъ въ баню пойдемъ, а ужъ послѣ бани ты ступай на кладбище. Къ вечернѣ попадешь.

— За вечерней только младенцевъ хоронятъ. Какое тутъ поминовеніе! — возразилъ Скосыревъ. — Нѣтъ, ужъ на кладбище завтра, а сегодня придется по мелочнымъ лавочкамъ и мяснымъ копѣйки собирать.

— Дѣлай, какъ знаешь. Тебѣ съ горы виднѣе. Кому-же и знать кладбищенское дѣло, какъ не кутейнику, — согласился съ нимъ Чубыкинъ. — А я такъ разсуждаю, что на кладбищѣ весь день народъ. Пріѣзжаютъ сродственники по своимъ покойникамъ панихиды служить, подаютъ нищимъ.

— Послѣобѣденная милостыня — овчинка выдѣлки не стоитъ.

Чубыкинъ и Скосыревъ вышли изъ коморки, гдѣ спали, въ общую комнату постоялаго двора, гдѣ стояла стойка и за ней помѣщался хозяинъ — сѣдовласый мужикъ съ большой бородой въ ситцевой рубахѣ, въ жилеткѣ и бѣломъ передникѣ.

— Хорошо-ли почивали, кавалеры? — привѣтствовалъ онъ Чубыкина и Скосырева.

— Спали ладно. А только пропились мы вчера, — отвѣчалъ Чубыкинъ. — Башки трещатъ, а опохмелиться не на что.

— Вольно-же было вамъ незнакомыхъ-то личностевъ потчивать!

— Чайку-бы намъ на пятачокъ. Только денегъ и осталось. Ублаготвори…

— Ладно. Садитесь.

Чубыкинъ и Скосыревъ усѣлись за столъ.

Въ комнатѣ было мало посѣтителей. Одинъ мужикъ въ нагольномъ полушубкѣ ѣлъ селедку, закусывая хлѣбомъ, а другой, въ сермяжномъ армякѣ, хлебалъ щи.

XIII

Въ банѣ Чубыкинъ и Скосыревъ сидѣли долго. Они мылись, нѣжились на полкѣ, хлестались вѣниками и даже успѣли кое-какъ выстирать свое грязное бѣлье и опять полѣзли на полокъ. Было будничное утро, народу въ банѣ было мало и распоряжаться имъ собой было вполнѣ свободно.

Когда они вышли изъ бани, у нихъ нисколько не было денегъ. Послѣднюю копѣйку Чубыкинъ отдалъ старостѣ за сторожку, за что и былъ осыпанъ ругательствами старосты по случаю ничтожности платы.

— А еще бѣлье свое стирали, черти! Нешто это у насъ полагается? — закончилъ онъ.