Бездна Челленджера - [31]

Голоса не могут быть настоящими, но они хорошо умеют заставлять тебя об этом забыть.

— Они говорят мне, что наступит конец света, если я не предотвращу то, что собирается случиться.

— Кто говорит? — спрашивает мама.

Но ты не отвечаешь. Ты не хочешь, чтобы родители знали о голосах, так что ты просто тяжело вздыхаешь и вспоминаешь все фильмы, где только один человек может спасти мир. Там всегда говорят: «Ты — наша единственная надежда». Что было бы, если бы все эти герои не оправдали своего великого предназначения? Если бы они просто лежали в кровати и мамы гладили бы их по спине? Если бы они ничего не сделали? Что же это будет за фильм?

73. Высокая честь

Капитан вызывает меня в кабинет для разговора один на один. Даже попугая не видно. Последний раз я заметил его в камбузе: он перелетал с плеча на плечо, проверяя, на месте ли мозги. Теперь птица каждый раз подмигивает мне, напоминая о тайной беседе.

— Ты доверяешь мне, Кейден? — спрашивает капитан.

Если я совру, он поймет. Так что я отвечаю честно:

— Нет.

Он улыбается:

— Хороший мальчик. Значит, ты чему-то учишься. Я горжусь тобой. Сильнее, чем ты можешь себе представить.

У меня как будто выбили почву из-под ног:

— Я думал, вы меня ненавидите.

— Вовсе нет! Я подверг тебя всем этим испытаниям, чтобы ты очистился от мякины. Не соверши ошибки, мальчик, и ты будешь главной надеждой экспедиции. Я ставлю только на тебя.

Не знаю, что на это ответить. Я спрашиваю себя, говорит ли он это всем матросам, но каким-то образом чувствую, что он искренен.

— По правде сказать, меня беспокоит, что творится на корабле. Страшен не океан снаружи, а буря изнутри. — Он наклоняется поближе: — Я знаю, что Каллиопа разговаривает с тобой. Она рассказывает тебе вещи, которых никто больше не знает. Это значит, что ты особенный. Что ты избранный. — (Я ничего не говорю, пока не пойму, к чему он клонит.) — Если она что-то знает, то скажет об этом именно тебе.

Тут до меня доходит, что, может быть, именно сейчас у меня появилась капелька власти:

— Если она что-то мне рассказывает, это потому, что доверяет мне. Зачем мне предавать ее доверие и пересказывать все вам?

— Я твой капитан! — Я ничего не отвечаю, а он рычит и принимается бегать по палубе. — Или, может, ты подчиняешься птице? — Он стучит кулаком в перегородку. — Бунтарский комок перьев! Сеет семена непослушания, даже сидя у меня на плече! — Капитан хватает меня за плечи и смотрит на меня своим единственным глазом, как недавно попугай: — Каллиопа не говорит, что готовится мятеж? Что птица одержит верх?

Я сохраняю спокойствие:

— Я у нее спрошу.

— Хороший мальчик. Я знал, что ты мне предан, — облегченно произносит капитан и шепчет: — Когда настанет время, я доверю тебе высокую честь.

— Какую еще?

Капитан улыбается:

— Разумеется, убить попугая.

74. Взгляды с купюр

Когда я был помладше, мне всегда казалось, что Вашингтон с долларовой купюры злобно смотрит на меня. Это было забавно и немного страшно. Так вел себя не только Вашингтон. Гамильтон вечно ухмылялся, как будто взирал на меня свысока. Но хуже всего был Джексон, с его жутко высоким лбом и высокомерным взглядом — как будто он все время осуждал меня за неразумную трату денег. Только Франклин глядел по-дружески, но я не так уж часто его видел.

Может быть, это предвещало, что у меня с чердаком не в порядке. А может, всем приходят в голову такие странные глупые мыслишки. Я ведь не то чтобы верил, что они все на меня смотрят — просто иногда что-нибудь такое почему-то приходило мне в голову. Это никогда не мешало мне тратить деньги. По крайней мере, до недавнего времени.

Когда что-то идет не так, все мы вспоминаем упущенные из виду предзнаменования. Мы становимся детективами, которые пытаются раскрыть преступление — потому что выстроенная картина ситуации может дать нам власть над ней. Конечно, история не знает сослагательного наклонения, но, если набрать достаточно таких подсказок, можно убедить себя, что беду можно было предотвратить, будь мы только чуть поумнее. Мне кажется, лучше верить в собственную глупость, чем осознавать, что все предзнаменования в мире ничего бы не изменили.

75. Замки от детей

— Мы отправляемся в поездку, — говорит папа. Ты понимаешь, что он недавно плакал.

— Что за поездка? Круиз?

— Как хочешь, — отвечает он. — Но надо выезжать, корабль скоро отплывает.

Ты не помнишь, когда спал в последний раз. Это уже не бессонница. Это чистое отрицание сна, заразное настолько, что ты поднял бы мертвых, если бы оказался поблизости. Ты веришь, что так и будет. Ты боишься. Все приходящие тебе в голову мысли становятся страшной правдой.

Голоса по-прежнему не смолкают, но они тоже не спали и теперь просто бурчат какую-то ерунду. Сквозь это бормотание ты различаешь их чувства, и они тебе не нравятся. Они кишат предзнаменованиями, горькими предупреждениями и намеками на твою важность для мира.

Ты не хочешь никуда ехать. Тебе нужно остаться и защищать сестру. Сейчас она ушла к подругам. Но тебе нужно встретить ее, когда она вернется. А потом ты глядишь в воспаленные глаза родителей и понимаешь, что они тоже хотят защитить Маккензи. От тебя.