Безбожно счастлив. Почему без религии нам жилось бы лучше - [12]

«А в чем разница, Филипп? – Лиза надевает мой пиджак. – Ну пожалуйста! Я тоже хочу знать!»

«Разница в том, что… – Бабочка на шее очень жмет, но когда я хочу ее ослабить, мама только качает головой. – Ты пока что не поймешь разницу, – говорю я сестре. – Для этого ты еще слишком маленькая!»

Лиза снова ступает в песок, на этот раз так глубоко, что мама бранит ее, и я вижу, как через лужайку к детской площадке не спеша идут мои бабушка с дедушкой. У обоих светло-седые волосы и морщинистая кожа, и от них всегда исходит сильный запах мяты. Бабушка всегда говорит «Йессас»[16], когда сердится или радуется, а дедушка играет на органе, как и мой папа. И на клавире. И пишет картины. И складывает большие мозаики. И пишет стихи. Раньше он был учителем и директором школы и после войны преподавал уроки в классе из восьмидесяти человек – совсем один, потому что большинство остальных мужчин погибли. Думаю, что он, как и мой папа, – самый умный человек в мире, так как он все знает про вселенную, а на чердаке у него – большая подзорная труба, через которую можно смотреть на звезды.

Сегодня они оба приехали из Фульды (с той стороны стены[17]) в своем старом мерседесе, что всегда занимает много времени, потому что через брешь в стене приходится проезжать дважды, а полицейские проверяют все автомобили и с рефлекторами высматривают, не прицепился ли кто-нибудь снизу под автомобилем, что вообще-то не следует делать, так как это очень опасно.

«Чертово дерьмо эта стена! – всегда говорит мой папа, когда мы отправляемся в отпуск. – Просто чертово! Ее не должно быть!» Хотя прямо это не говорится, даже мама называет ее чертовым дерьмом, а ведь она в других случаях так не ругается – значит, стена эта действительно чертово дерьмо!

«Боже! Ведь тебя совсем недавно крестили! – говорит моя миниатюрная бабушка и умиленно складывает ладони на груди. – И вот ты так скоро стал таким же большим, как я, и примешь свое первое святое причастие. Йессас, куда летит время!»

«Вон оно, наверху, бабушка! – говорит Лиза и указывает на церковную башню. – Гляди-ка, ровно двенадцать часов…»

«Тебе пора идти, дорогой Филипп! – говорит дедушка и протягивает мне длинную белую свечу. Затем он подмигивает мне и продолжает тише: – А когда месса закончится, у нас для тебя есть кое-что в багажнике…»

Классно: подарки! Я радостно бегу со своей семьей к заднему входу в храм, с нами нет только моего папы: он уже сидит за органом наверху на хорах. Здесь, в приходском саду, почти никого – большинство проходит в главный вход, но мой папа как-то сказал, что органисту можно ходить на территории храма повсюду, значит – его семье тоже. Мы спешим через зеленую лужайку мимо большого дерева, которое освещено солнцем и отбрасывает длинную тень на церковные витражи. Весна, сад – в цвету, и мои бабушка и мама очень рады этому. Мы уже у входа, мама еще раз стряхивает песок с моих штанов и протирает носовым платком мои черные туфли, похожие на органные туфли моего отца. Затем мы входим внутрь.

Я всегда думал, что папина церковь – просто огромная, но в Италии на каникулах мы как-то раз зашли в церковь, которая принадлежала шефу шефа папиного шефа, служившему непосредственно Богу, – так вот у него и впрямь была огромная церковь! Но эта церковь тоже очень красивая, потому что сквозь красочные стекла на скамьи падает свет, а скамьи так приятно пахнут старым деревом. Как и исповедальня, в которой я должен был исповедаться за последнее время, хотя вовсе не сделал ничего плохого.

Мама окунает кончики пальцев в каменную чашу за входом и осеняет себя крестным знамением, и сегодня, кажется, тот день, когда мне надо бы подражать ей. Сначала лоб, потом солнечное сплетение, потом налево, потом направо, а уже потом сердце – все это я знаю, но все равно мне почему-то смешно. Может, дело в тугой бабочке, которая при каждом движении жмет и давит мне на шею.

Путь от заднего входа к центральной части храма недолгий, но в храме столько народу, что я должен немного протискиваться, чтобы занять свое место с другими детьми в начале среднего прохода. Вокруг слышны многие голоса, прежде всего – взрослых, но все говорят тихо.

Мама нежно целует меня в лоб, затем крестит его большим пальцем и говорит то же самое, что и каждый вечер, когда мы ложимся спать: «Да охранит и защитит тебя добрый Бог!» – потом садится возле деда.

Я быстро смахиваю со лба след поцелуя и гляжу на других детей, которые сегодня будут причащаться вместе со мной – все они тоже выглядят довольно шикарно. Мальчики – в костюмах, как и я, а девочки – в белых-белых платьях, и каждый из нас держит в руке свечу. Вот приходит Николь с зажигалкой и зажигает все 27 свечек, то и дело опаляя себе пальцы. Остальных детей я не очень хорошо знаю, потому что из моего класса здесь только некоторые: противная Стелла, капризная Юлия и мой друг Ахим. Но, собственно, со стороны других было бы глупостью не причащаться, ведь при этом получаешь много всяких подарков, это каждому ребенку известно.

Потом внезапно все замолкают, и я, встав на цыпочки, вижу, что дети постарше, которым уже можно носить красную подкладку, выходят к алтарной площадке