Безбожно счастлив. Почему без религии нам жилось бы лучше - [11]
«Скорее всего, Его нет! – отвечаю я и указываю на нашу обстоятельную рекламу. – Верить мы предоставляем верующим!»
«Что? – Он поворачивается ко мне и смотрит на меня с покрасневшим лицом. – Вы отвечаете за свои слова?!»
«Вполне», – я улыбаюсь в ответ, но мужчина поднимает свою трость.
«Да вы что, спятили?!» – кричит он, а другие уже догадываются, что я имею прямое отношение к этому автобусу, и собираются вокруг меня.
В море кривых тростей и качающихся фетровых шляп я вижу вдалеке своих товарищей, которых уже окружили. На отдельные разговоры моего владения иностранными языками еще хватает, но волна баварского негодования угрожает мне акустическим потопом[15].
«Ну-ка, оставьте паренька в покое! – раздается вдруг хриплый голосок, затем из толпы выныривает очень старая крохотная дама и улыбается мне. Ее кожа словно сделана из морщинистой бумаги, а от полей ее фетровой шляпы спускаются длинные, белые как снег волосы. Она с бранью набрасывается на столпившихся, число которых все возрастает. – Вам-то уж точно известно, откуда взялись попы! Пришло время, чтобы молодежь вывела этих преступников на чистую воду! – Она мне подмигивает и слегка тычет своей туристической тростью мне в грудь. – Так держать! А вы… – Она оборачивается к собравшимся и снова поднимает трость. – Ну-ка, разойдитесь!»
Она медленно проходит через коридор, который образовался перед ней между фетровыми шляпами, хотя все еще тихо брюзжащими, но интерес ко мне уже в значительной степени утратившими. Только один небольшого роста мужчина остался и подходит вплотную ко мне.
«И все же я хочу спросить! – гнусавит этот худой человечек лет шестидесяти и поднимает вверх указательный палец. – Как человек становится атеистом, таким как вы, например?»
«Я не стал атеистом, – говорю я и отступаю на полшага. – Как и все остальные люди, я родился без веры в Бога, и мне ее никогда не прививали».
«Никогда не прививали?! – Он скрещивает руки за спиной и глядит на меня снизу вверх, при этом верхняя губа у него поднимается. – Но тогда почему такой крестовый поход против Бога?»
«Крестовый поход?! – Мне трудно не засмеяться. – За время крестовых походов христиане зверски убили бесчисленное множество людей, чтобы распространить свою веру в мире. Вы уверены, что ваше сравнение уместно?»
«Ну-у! – Он качает головой. – Однако почему же вы питаете такую ненависть к церкви?»
«У меня нет никакой ненависти к церкви! Просто я считаю, что она в высшей степени бесчестна и безнравственна и совершенно непригодна в сфере политики».
«Но при чем же тут благой Бог? Я имею в виду… – Он снова выпячивает кверху верхнюю губу. – Что же такое случилось с вами в детстве?»
Я отвечаю: «Ничего! У меня было совершенно мирное детство, и у Бога имелись все шансы заполучить меня!»
Духовный аспирин
Самое крутое в жизни – это качели. Когда, раскачавшись, взлетаешь вперед и вверх, а потом на краткий, совсем краткий момент останавливаешься в воздухе – видишь одно только синее небо… Вот что я люблю! А еще круче – прыгать с качелей! Когда мы недавно устроили в нашем ЗА классе соревнование по прыжкам с качелей, я победил. И хотя, приземлившись, я подвернул левую лодыжку, никто этого не заметил.
Я так думаю. Я надеюсь. Но я не знаю.
«Филипп, ты идешь? – кричит мне моя мама из большого сада вокруг папиной церкви. – Пора-а!»
«Да-а! – кричу я с качелей, вставленных в песок на краю сада. – Я сейча-ас!»
«Давай немедленно!»
Она указывает на часы на церковной башне, где большая стрелка приближается к двенадцати; затем я вижу, как она отходит от группы других родителей и идет ко мне. Видимо, она и впрямь настроена серьезно, ведь сегодня важный день – мое первое причастие, при котором я впервые смогу съесть эту облатку-Иисуса со смешным именем, которое я вечно забываю. И я получу подарки, но Николь, наша наставница по причастию, сказала, что это не так важно, как облатка.
Николь смешная. Она говорит, что она – наша мать по причастию, но у меня ведь есть уже одна мать, которая намного милее, красивее и умнее. А папа мой говорит, что быть умней, чем Николь, нетрудно, ибо когда Бог раздавал умы, она ела пирог. Вот почему, рассказывая нам про десять заповедей, она все время смотрит в Библию, толстую книгу, которую Бог надиктовал людям.
«В последний раз говорю, – кричит моя мать, размахивая черной лентой. – Месса вот-вот начнется, а ты еще должен… нет-нет, стой!»
Моя мама вскрикивает, когда я, раскачавшись, прыгаю и лечу по воздуху. Я вижу, как она заламывает руки от ужаса, делаю беговые движения, чтобы не улететь дальше, затем приземляюсь на песок.
«Все добрые духи тебя покинули, да?! – Моя мама встает на колени и стряхивает песок с моего черного костюма. – Эдак ты когда-нибудь переломаешь себе все кости, парень!»
Когда она завязывает мне черный бант, прибегает моя младшая сестра. Ее зачислили в школу в этом году, и поэтому она думает, что она суперумная. Лизе не нравится одежда, которую носят другие девочки, она всегда норовит носить то же, что и я, поэтому сегодня и на ней тоже черный костюм.
«Мама, почему Филиппу можно сегодня есть печенье, а мне нет? – Она наступает на песок. – Это совсем несправедливо!» «Потому что твой брат уже несколько воскресений посещает уроки по причастию и даже был на исповеди, – объясняет она Лизе. – А Николь говорит, что дети теперь знают, какая разница между просто хлебом и вином и святыми дарами причастия».
