Без видимых причин - [4]

— Да его все любили! Образцовый парень! Ну, я знал, что он в Нину Петровну влюбился, все знали, но чтоб вдруг такое?.. — Важин развел руками.

— Он совсем простой был и всегда сочувственный, — взволнованно сказал Распутин. — Обещал фамилию сменить, чтоб я одинаково с царским холуем не прозывался…

…В углу сцены сидели пожарный Башмаков и чекист Кузнецов.

— Вы ясно слышали, что Ямщиков обещал Нине Петровне застрелиться? — спросил Кузнецов.

— В калидоре кажное слово слыхать, — вздохнул пожарный.

— Они ведь про это пьесу репетировали.

— Липетировали, товарищ Кузнецов.

А после он еще от себя говорил: мол, застрелюсь вам назло…

— И что Нина Петровна?

— Барышня-то? — пожал плечами пожарный. — Бросьте, говорят, глупые шутки.

— Во время обморока к ней входил кто-нибудь?

— Не скажу, — покачал головой Башмаков. — Я за водой кинулся.

…В одной из кулис нервно прохаживался из угла в угол Алмазов.

— Он что, товарищ Алмазов, — спросил его Маслаков, — в самом деле был в нее влюблен?

— Наяву, можно сказать, грезил!.. — печально усмехнулся Алмазов. — Не скрою, я и сам в нее влюблен не с большим успехом… Однако я жив!..

— Вы были при обмороке Нины Петровны?

— Избави бог! — замахал руками Алмазов. — У самого сердце больное!..

— В гримуборной пламя оплывших свечей освещало осунувшееся лицо Нины. Она говорила бесцветным голосом:

— Разве могла я принять его слова всерьез?.. Несчастный мальчик…

Кузнецов поднялся с места, тихо сказал:

— Не казните себя, Нина Петровна. Не ваша вина, что вы не могли ответить на его чувство.

Чуть позже Кузнецов и Маслаков шли по коридору клуба.

— Черт знает что… — говорил Кузнецов. — Простой парень — и такой театральный конец! Мало публичного самоубийства, решил любимой женщине цветы с того света прислать!

— Цветы, несчастная любовь, нашел дураков! — презрительно усмехнулся Маслаков. — Не в любви дело, а в Плюснине. Он знает что-то о прошлом Ямщикова. Сегодня в тюрьме Ямщиков уговаривал Плюснина молчать. Тот не захотел. Вот Яшмиков и застрелился.

— У тебя есть доказательства, что все обстоит именно так? — сухо спросил Кузнецов.

— Застрелился — вот доказательство.

— Больно ты прыток, — поморщился Кузнецов. — В тюрьму надо идти, поспрошать про Ямщикова — как да что.

— Я Важина домой отпустил, — сказал Маслаков.

— Обойдемся.

В коридоре появился Распутин. Увидев чекистов, пожаловался:

— Заплутал я. Из залы-то все двери запертые.

— Товарищ Распутин, ты когда в тюрьме командира своего напоследок видел? — спросил Кузнецов.

Красноармеец подумал и стал загибать пальцы:

— Арестованных принимали — не было его. Под конец из корпуса вышел, постоял и обратно. Минут так через двадцать вернулся и — бегом в канцелярию… Вышли е Важиным, и со двора… Сумной какой-то. — Распутин замолчал, задумался, взгляд его затуманился. Потом, глядя в пространство, он тихо, взволнованно произнес: — Как же так?.. Мы ж с ним вместе воевали… А тут — сам себя… Эх, товарищ Ямщиков…

На глазах Распутина выступили слезы, и он, стыдясь их, неуклюже вытер лицо рукавом френча.

Кузнецов смотрел на рыжего паренька с сочувствием. Лицо Маслакова было непроницаемым.

Кузнецов остановился в сводчатом темном коридоре, дождался, пока подойдет надзиратель, молча показал ему свой мандат. Надзиратель, шевеля губами, внимательно его прочитал.

— Насчет Ямщикова, — сказал Кузнецов.

— Я же объяснил, — с готовностью откликнулся надзиратель, — у шестьдесят девятой он стоял…

Кузнецов жестом прервал его, подошел к двери с номером 69, отодвинул заслонку «глазка» и недоуменно обернулся:

— Она же пустая!

— Само собой, — кивнул надзиратель. — Так что Куницына час назад в семьдесят седьмую перевели, к Синельникову. А Сердюка, что с Синельниковым сидел, — на первый этаж, в одиночку.

Кузнецов подошел к «глазку» 77-й камеры, заглянул внутрь. На нарах играли в шашки могучий старик с коротко подстриженными гвардейскими усами и тот, кто в ЧК назвал себя Куницыным.

— Куницын молодой, — шепотом сообщил надзиратель.

Чекист кивнул, отошел от двери.

— Значит, Ямщиков его Плюсниным назвал? Не путаешь?

— Точно, Плюсниным.

— Давай, друг, условимся: о нашем разговоре — ни душе.

— Не сомневайтесь, товарищ Кузнецов! — восторженно сказал надзиратель, ощутив волнующий холодок приобщения к тайне. — Чего, чего, а помалкивать — умеем!

— Рисковый малый этот Плюснин, — вслух рассуждал Камчатов, расхаживая по своему кабинету, тоже с «буржуйкой», как у Кузнецова. — Каратель с бронепоезда «Цесаревич Алексей», до этого — контрразведка в Белецке, личное участие в расстрелах. И вдруг — самолично полезть в тюрьму… Н-да…

— А если Плюснина послал Мещеряков? — сказал Кузнецов. — Не зря он здесь вертится, за кордон не уходит. Что-то его держит.

— Есаул ищет связь с тюрьмой?.. — продолжая размышлять о своем, проговорил Камчатов. — Гм… А что с Ямщиковым?

— Что Ямщиков, — пожал плечами Кузнецов. — С тринадцати лет на железной дороге вкалывал, потом с белыми дрался, именную саблю заработал. Ранен тяжело. Здесь по службе — одни благодарности.

Маслаков неодобрительно слушал Кузнецова.

— И такой парень застрелился, от революции дезертировал, — задумчиво произнес Камчатов. — Неужели его так напугало появление Плюснина? Возможно, их в самом деле что-то связывало в прошлом… — Он прошелся по комнате, решительно заключил: — Значит, так: надо выяснить, где и когда пересеклись пути Плюснина и Ямщикова. — Камчатов подошел к Кузнецову — Поедешь в Белецк. Узнаешь о Плюснине все. А ты, Маслаков, дуй на родину Ямщикова. Парень, похоже, с секретом…