Без тебя - [78]

Как бы там ни было, я согласилась. Возможно, я даже надеялась, что мнимое лечение меня быстро убьет.

Харуто лечили первым. Врачи собрали клетки с нашей кожи, а также, ради эксперимента, изучили нашу реакцию на наркоз. Доктор Чарльз сказал Харуто, что надеется со временем получить Нобелевскую премию, но также он сообщил нам, что пройдет еще немало лет, прежде чем другие медицинские учреждения начнут широко использовать его методы. Прошло несколько недель до того, как клетки были готовы. Харуто отвезли в операционную. Я встретилась с ним через несколько часов, когда Харуто восстанавливался после операции. Его общее состояние не изменилось, если не считать небольшого отверстия в черепе. Полагаю, операция на головном мозге была настолько безопасной, насколько это вообще возможно. Они даже не выбрили ему всю голову, лишь маленький участок вокруг небольшой ранки.

Первую операцию я пережила на следующий день. Помню, как очнулась после анестезии. Еще не ощутив слабую боль в голове, иголку капельницы в руке и головокружение, я почувствовала, как меня накрывает волна разочарования. Я была уверена, что умираю.

Когда в клинике убедились, что наши раны не инфицированы, мы вернулись в гостиницу и стали ждать.

Сначала мне показалось, что это все мне просто чудится, что я выдаю желаемое за действительное, воображаю себе, что ощущения возвращаются в мои ступни. Харуто тоже казалось, что симптомы его болезни стали менее заметными, хотя лично я ничего подобного не видела. Я ощущала, как в нем кипит с трудом сдерживаемое напряжение. Временами оно выплескивалось наружу в виде нерациональной раздражительности и истерик. Помню, что мне не раз приходилось уходить из гостиницы, когда Харуто впадал в иступленную, всепоглощающую ярость. Тогда я гуляла по улицам Мехико-Сити, ожидая, когда гроза уляжется. В начале наших отношений я пыталась утешить, отвлечь Харуто или взывала к его разуму, но после того как мы добрались до Мексики, достучаться до него в такие моменты стало просто невозможно. Его злость и нерациональное поведение все больше отдаляли нас друг от друга. Единственным выходом было избегать Харуто до тех пор, пока он не успокоится.

Когда спустя месяц он вернулся в клинику для дальнейшего лечения, меня совсем не удивило, что вместо ремиссии у него наблюдалась деградация. А вот я демонстрировала явное улучшение. Когнитивные функции восстанавливалась, я снова чувствовала свои ноги, а от непроизвольных подергиваний в руках вообще ничего не осталось.

Доктор Чарльз был воодушевлен, очень воодушевлен. Врач обещал Харуто, что после одной или двух процедур ему станет намного лучше. Мне он тоже рекомендовал продолжить лечение.

Второй сеанс для нас обоих был запланирован в один и тот же день. Мы стояли первыми в списке на операцию. Теперь, когда я сжимала руку Харуто, мои пальцы не дергались. Он смотрел на меня так, словно надеялся подзарядиться от меня энергией исцеления. Прежде он давал мне надежду, а теперь я ему. Харуто вновь вызвался идти первым, но медсестра назвала мое имя. Мы обнялись, и я прошла в операционную.

Очнувшись в реабилитационной палате, я надеялась увидеть рядом Харуто, но его нигде не было. Время шло, а он не появлялся. Никто из медсестер не разговаривал по-английски. Доктор Чарльз не показывался. Прошло несколько дней прежде, чем я выяснила, что случилось.

Мы знали о существующем риске. Даже Харуто, несмотря на весь свой слепой оптимизм, понимал, что мы доверили свою жизнь врачу, который лечит на основе теории и удачи. Возможно, просто удача закончилась: вторая операция Харуто имела ужаснейшие последствия. Больше я никогда не видела доктора Чарльза. Я так и не узнала, что именно пошло не так. Харуто я отыскала спустя несколько дней в палате интенсивной терапии другой больницы. Он пускал слюни на свою подушку и никак не реагировал на мое присутствие.

Самой жестокой иронией стало то, что за ночь в мои ноги вернулась вся полнота ощущений. Пока я пыталась придумать, как помочь Харуто, я ходила вокруг больницы по гравиевым дорожкам, и острые камешки, впивающиеся в подошвы, вызывали у меня ощущения еще более загадочные, чем секс.

Я придумала историю об автокатастрофе и устроила так, чтобы Харуто эвакуировали на специальном медицинском самолете в Сидней и поместили под присмотр Линн. Когда врач, наблюдавший за ним во время перевозки, спросил, откуда у пациента следы хирургической операции на голове, я разыграла замешательство, а затем сказала, что, должно быть, его оперировали в больнице уже после сотрясения мозга.

Линн и маму оказалось не так легко одурачить. Сначала они засыпали меня вопросами. Им казалось немыслимым, чтобы мои симптомы просто взяли и исчезли. В то же время им представлялось невозможным, чтобы следы на голове Харуто появились в результате автомобильной аварии. В то время волосы у меня были покороче, но я легко спрятала крошечный шрам, собрав их сзади в конский хвост. Я ничего им так и не сказала. Хотя в дневник я записывала все мои мысли после случившегося с Харуто, хотя я стала еще более откровенной после его смерти, я никогда не писала о случившемся. В глубине души я боялась, что, если изложу все это на бумаге, чувство вины усилится и раздавит меня.